История экономики Дальнего Востока - [5]

Продолжить себя в следующих поколениях не только физически, но и духовно, можно было лишь прожив с потомками, с детьми и внуками душа в душу, съевши вместе пуды соли. Передача традиций - дело святое.

В родительском доме и познакомиться с миром в радость, и умереть среди своих благостно, сюда тянет и из дальних странствий возвратиться, и блудного сына здесь примут. Свой Дом всегда родной. Но разве такое же отношение вызывает своя квартира на девятом этаже? Рука повернется написать высоким слогом - Своя Квартира?

И страшен ли тебе продовольственный кризис, экономические неурядицы, если у тебя под окнами - тридцать соток ухоженной земли? Ты свободен, ты можешь бросаться в любые авантюры, прожекты, эксперименты, ты знаешь, что бы ни случилось, с голоду не помрешь!

Собственный Дом - ячейка, где воспроизводится вечность рода людского. Нет Дома - и под вопросом преемственность поколений. Так что понятие Дома можно поставить в центр не только экономики, но и этики.

Однако это далеко не все. Да, понятие Дома - необходимая категория экономики и этики. Это М.И. Леденев показал впечатляюще. Следует во всем с ним согласиться. Однако хабаровский философ недооценил значимость собственного открытия. Дом - категория не только необходимая, но и достаточная. Да, уровень собственности ниже необходимого приводит к тяжелейшим социальным последствиям. Но и уровень собственности выше достаточного также приводит к социальным потрясениям, бунтам и революциям, чему свидетельством вся человеческая история, а нынче ведет еще и к глобальной экологической катастрофе, о которой грозно предвещает состояние окружающей среды на данный момент.

Вот где истоки разноголосицы в оценке собственности. Собственность необходимая священна и неприкосновенна, собственность сверх достаточной есть кража. И для того чтобы убедиться в этом, стоит взглянуть пошире, чем принято у экономистов. Собственность - одна из главных тем религиозной, этической, этнографической, исторической литературы.

В обществе с более высокой нравственностью, чем в нынешнем цивилизованном мире, не было уголовных кодексов, юриспруденции, права. За ненадобностью. Незнакомы были с имущественными преступлениями ирокезы, алеуты, юкагиры. Беспокоиться о сохранности своей собственности им не приходилось, она была неприкосновенна, потому что священна. Яранги, вигвамы, кажимы надежнее любых запоров, собак и томагавков охраняла древняя родовая традиция. Все деревни великой крестьянской России веками обходились без вмешательства власти и полиции. В своем доме, на своей земле мужик гораздо больше боялся судьи, чем вора. "Предметы, действительно произведенные трудом человека и необходимые ему для жизни, всегда ограждаются обычаем, общественным мнением, чувством справедливости и взаимности, - уверял Лев Толстой, - и не нуждаются в ограждении насилием" (4)

Почему Россия петь перестала

Далее я предлагаю вашему вниманию опубликованный в журнале "Дальний Восток" очерк М.И. Леденева с тем же названием, как и название этого раздела:

Сороковые роковые. Позади четверть века: продразверстка, голод, раскулачивание, коллективизация, массовые репрессии... За что же тут стоять, во имя чего надрываться? "Колосс на глиняных ногах", - толкни, и развалится. И что же? Страшнейшие удары, от которых в считанные дни гибли государства отнюдь не рабов. А "страна рабов" устояла.

"Днем и ночью у мартеновских печей не смыкала наша родина очей". В этой строчке поэта сказано все. Но давно уже повелось от книжников в России "чужебесие" заглядываться на Запад, доверять чужим словам больше, чем своим глазам, слушать с раскрытым ртом рассказы о нас какого-нибудь "проезжающего по Московии" француза.

Что ж, послушаем и мы свидетельства француза. Леон Кюффо, бригадный генерал, летчик легендарного полка "Нормандия-Неман": "Наша юность в силу исключительных обстоятельств проходила в особой атмосфере войны, навязанной Гитлером человечеству... Я хочу воссоздать в памяти ту эпоху, воскресив период нашего отдыха в тылу, в городе Туле... Жители города быстро оправились от последней кровопролитной героической обороны и с чисто русским фанатизмом, способным заглушить боль самых глубоких ран, поразивших многих в самое сердце, извлекали пользу из полученных уроков... Фронт был недалеко, и люди мужественно и достойно переносили все трудности, выпавшие на их долю. Каждый советский человек, все, кого мы знали, какую бы работу он ни выполнял, какой бы пост ни занимал, жил с абсолютной уверенностью, что он лично ведет патриотическую войну против немецких захватчиков. И каждый хотел занять в ней свое место. Мы часто обсуждали с русскими эту войну. Их вера в неизбежность окончательной победы воодушевляла нас... Стоя у окон вагона, мы с любопытством рассматривали проносящиеся мимо пейзажи, которые с высоты наших полетов виделись несколько иначе. Повсюду простиралась опустошенная войной выжженная земля. Она не сдавалась. А ее убивали, как человека. В Смоленске оборванные немцы с потухшими взглядами расчищали дорогу. Ах, как не похожи они были на завоевателей. Но сколько России потребовалось приложить сил, чтобы наглые стали жалкими".