История церкви, рассказанная просто и понятно - [30]
Впрочем, важнее то, что Маркион заставил ортодоксальные церкви столкнуться с двойной проблемой: во-первых, он создал свой перечень новозаветных книг с акцентом на образ апостола Павла, а во-вторых, он отвергал Ветхий Завет.
Апостола Павла Маркион обожал на грани культа личности, видя в нем великого врага иудейского закона и глашатая евангельской вести. Павел для него был высшей фигурой в Церкви. Маркион верил, что Христос спускался с небес дважды: первый раз – чтобы пострадать и умереть, а второй – чтобы призвать Павла и открыть ему истинное значение своей смерти. В Царствии Небесном, говорил Маркион, Христос сидит одесную Бога, а Павел – одесную Христа.
Как говорит об этом Тертуллиан, юрист из Северной Африки, Павел стал апостолом, которого с распростертыми объятьями приняли еретики. Конечно, Маркиону пришлось исказить смысл слов Павла, подогнав их под свои верования, но это никак не облегчало бремя, упавшее на Церковь: как им теперь было принять послания Павла в качестве слова Божьего – и при этом не поддержать учений Маркиона?
Церковь сохранила Ветхий Завет и выиграла в двух важных отношениях. Во-первых, она настаивала на том, что христианская вера отождествляла идею Бога Создателя с идеей Бога Искупителя. Послание Маркиона было слишком легковесным. Он не просто неверно прочел Ветхий Завет; он еще и разорвал единство, явленное во всех христианских священных книгах. А это единство говорило об одном: тот же самый Бог, который создал мир и избрал Израиль, намеревался вернуть себе свое творение через Иисуса, исполнившего судьбу Израиля. Во-вторых, Церковь, не отказавшись от Ветхого Завета, подчеркнула важность истории для христианской веры. Христианство – это историчная религия, причем не только в том смысле, что она происходит из прошлого или ассоциируется с исторической фигурой Иисуса. Она исторична, поскольку ее корни исходят из веры в то, что именно в истории, в определенном месте, в определенное время сам Бог вмешался в дела людей. А значит, христиане, живущие по вере, непрестанно сталкивались с загадкой человеческого бытия – все эти наши «Господи, ну почему все так?» – и при этом хранили уверенность в том, что Бог задумал нечто благое.
И если еретик Маркион подтолкнул церкви к тому, чтобы сформировать Новый Завет, то другой возмутитель спокойствия, Монтан, заставил их думать о том, как установить границы Нового Завета.
Христианство всегда было религией Духа. Четвертое Евангелие гласит: Иисус обещал своим людям Утешителя, Духа Истины, чтобы наставлять их (Ин 16:13–15). Так как же тогда пришло такое время, когда Церковь объявила, что все боговдохновенные книги, которые могли возникнуть, уже написаны – и что больше к написанному слову Божьему добавить нечего? Как все дошло до того, что Дух Святой, как с горечью говорит об этом Тертуллиан, был изгнан в книгу?
Во второй половине II века в Церкви близились перемены. Дни восторженного энтузиазма проходили, наступали дни церковности. В Церкви уже не слышали пророческий Дух. В ней было все больше людей, но различие между Церковью и миром блекло. Церковь становилась светской, начинала идти на компромисс с мыслью, культурой и философией язычников. Путь креста уже не был тернист.
И где-то между 156 и 172 годами нашей эры явился Монтан – глас вопиющего в малоазийской пустыне. Он требовал повысить стандарты, ужесточить дисциплину, резко отделить Церковь от мира. Остановись он на этом, всем было бы только лучше, но он пошел гораздо дальше. Он и две его пророчицы, Приска и Максимилла, возглашали пророчества именем Духа Святого и предвозвещали скорое Второе Пришествие Христа. Само по себе это не было чем-то неординарным. Но эти новые пророчицы, в отличие от пророков библейских времен, говорили в состоянии экстаза, и их личности как будто исчезали, пока их устами вещал Утешитель. Монтан был убежден, что и он, и его пророчицы были богоданными орудиями откровения – лирами, чьи струны перебирал Дух Святой, играя новую песнь. И с этой своей сверхдуховностью Монтан зашел слишком далеко.
Было ясно: Церкви придется действовать. Одной из проблем был хаос. Монтан как глашатай новой духовной жизненной силы, зовущий к святости, – это было одно. Но когда монтанисты стали настаивать на том, что все, кто противится новому пророчеству, возводят хулу на Духа Святого, церкви разделились во взглядах.
Монтан утверждал, что новая эра Духа заменила прежние. Эра Ветхого Завета с ее десятью заповедями была превзойдена эрой Сына Божьего с более требовательной Нагорной проповедью. Теперь наступала эра Духа Святого, призывающая к еще более строгому послушанию и к еще более великим откровениям. И Монтан – именем Духа Святого – отрицал, что окончательное откровение Бога было явлено в Иисусе Христе.
И как теперь, перед лицом нового противостояния, Церковь могла оставить Евангелие во главе угла? Ей пришлось сделать так, чтобы все позднее христианское богослужение, учение и жизнь коренились во Христе и в свидетельстве апостолов. Свободные излияния Духа Святого не могли этого гарантировать, что ясно показал монтанизм. И как заложить изначальные апостольские писания в фундамент веры? Наделить их уникальным авторитетом, отвести им отдельное место – и судить обо всей вере и деяниях лишь в свете этого главного послания! Только так!
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.