История «Бродячей собаки». Золотая тусовка Серебряного века - [4]
.
Николай Цыбульский, он же Цибуля, он же граф О'Контрэр - композитор, не окончивший консерватории, блестящий пианист-импровизатор, исполнитель любой музыки, даже внеслуховой, для глухонемых. Ему было 33 года на момент открытия "Бродячей собаки", и он уже был законченным алкоголиком, человеком медлительным, обрюзгшим и неряшливым. Денег у него почти никогда не было. Но в "Собаке" он находился практически постоянно, поскольку был там что-то вроде распорядителя, на пару с Прониным, и постоянно находились желающие поднести стаканчик маэстро. Свои поражающие воображение слушателей импровизации он не записывал, говорил "Записать? Пробовал-с. И неоднократно. Не поддается записи...". Опера «Голос жизни или скала смерти» - это, наверное, все, что из сочиненного им записи поддалось. В 1919 году следы Николая Цыбульского затерялись, и никто не знает, где и как он обрел последний приют.
Николай Петров, он же Коля Петер - режиссер Александринского театра. В этом театре он останется до 1933 г. и будучи его художественным руководителем, станет наполнять репертуар пьесами, отвечающими советской идеологии, так же рьяно, как до того участвовал чуть не во всех театральных экспериментах Петербурга. Его жизнь будет полна свершениями и достижениями. В 1948 г. ему дадут Сталинскую премию I степени. Вот только до народного артиста СССР он так и не дорастет. Останется в рамках РФСР. Почему-то. Коле Петеру всегда была свойственна повышенная активность: в первый же сезон "Бродячей собаки" он срежиссировал там 11 программ.
Конечно, кавалерами Ордена собаки были также отец-основатель Борис Пронин, отец-оформитель Сергей Судейкин и Михаил Кузмин - главный демон "Бродячей собаки". Он маленький (субтильный), изящный, изысканный. С точеными чертами и глазами, про которые потрясенная юная Цветаева напишет:
В лучах огромных
Встают - два солнца, два жерла,
Нет - два алмаза -
Подземной бездны зеркала:
Два смертных глаза.
Много лет спустя Ахматова напишет о нем:
"...он, вероятно, родился в рубашке, он один из тех, кому все можно. Я сейчас не буду перечислять, что было можно ему, но если бы я это сделала, у современного читателя волосы бы стали дыбом".
Кузмин на похороны не пошел. Как потом, 23 года спустя, многие не придут на похороны Кузмина, - он умрет от воспаления легких в переполненной больничной палате в Ленинграде, забытый задолго до этого. Но тогда, в "Бродячей собаке" это был подлинно владеющий умами поэт-Мефистофель. Свои стихи он сам исполнял, аккомпанируя себе на гитаре или на рояле. Говорят, очень впечатляло:
"Он улыбается, раскланивается и словно восковой, Коппелиусом оживленный автомат, садится за рояль. Какие у него длинные, бледные, острые пальцы. Приторно сладкая, порочная и дыхание спирающая истома нисходит на слушателей. В шутке слышится тоска, в смехе – слёзы..."
У кавалеров из правления были к тому же свои особые атрибуты, призванные подчеркнуть род их деятельности - вообще или в "Собаке". Так, например, у отвечающего за буфет режиссера Сазонова это были колпак, вилка, ложка и штопор. А у поэта Кузмина - миртовый венок и лира. У художника Судейкина палитра, кисть и берет, а у инженера Крушинского - большой кошелек и ключи. Атрибутами кавалера Миклашевского были "свисток, толстые книги, песочные часы, гусиное перо". Цыбульский выносил с собой камертон, тарелки, треугольник - и это понятно, музыкант. А вот почему балетмейстер Пресняков имел атрибуты "кусок промокашки, пара разных туфель" - остается загадкой. Ну, положим, про туфли понятно. Но промокашка?..
Загадкой остаются и личности многих других кавалеров Ордена Собаки. Ничего не удалось узнать о них. В воспоминаниях они упоминаются только по фамилиям; только фамилии и остались от них: Богословский, Зонов, Ротгольц, Шпис-Эшенбурх. Была среди кавалеров и одна дама. Наверное, этакая кавалерист-девица. Уварова. Ее атрибутами были "чайник, веер и большая бутылка шампанского".
Блудницы из "Бродячей собаки"
Чего греха таить, когда Ахматова писала "Все мы бражники здесь, блудницы...", она слова эти употребляла вовсе не в переносном смысле. Нравы завсегдатаев "Бродячей собаки" не были благопристойными. Но возможно, что и Борис Пронин ("В «Собаке» нравы были застенчивые, оргий и связанных с ними гадостей не было"), и Маяковский ("ходили туда отнюдь не пьянствовать") говорили чистую правду, ибо богемные оргии и в самом деле проходили совсем в другом месте - на квартире Паллады Богдановой-Бельской, самой известной куртизанки Петербурга в начале ХХ века.
