Михаил Павловский
Не помню кто, но кто-то из достаточно известных политиков как-то сказал, что войну начинают политики, продолжают экономисты, а завершают военные. Если роль первых и последних достаточно регулярно освещается в исторической литературе, то вторые, как правило, остаются в тени. В этом плане особенно не повезло французской авиапромышленности, сумевшей создать к началу Второй Мировой войны целый ряд без преувеличения выдающихся образцов боевых самолётов, но не сумевшей в достаточном количестве насытить ими строевые част к моменту немецкого вторжения. В результате короткая 50-дневная кампания мая-июня 1940 г. прошла под знаком подавляющего господства германских Люфтваффе, что не могло не отразиться на настроениях французских солдат и политиков. А ведь многое могло быть иначе.
Поиски места и роли
Как это возможно не покажется странным, но победа в Первой Мировой войне, одержанная французскими вооружёнными силами, отнюдь не являлась демонстрацией их гармонии. Причём это прекрасно сознавалось самими военными. При этом едва ли не больше всего претензий «сухопутчики» и «моряки» высказывали в адрес авиаторов, входивших на правах соответствующих служб в состав армии и флота. Впрочем, с последними отношения уладились довольно быстро: моряки хотели истребительного прикрытия баз и на переходах в море, а также своевременного получения разведывательных данных, ну и совсем напоследок высказывалось пожелания о том, чтобы аэропланы участвовали в ударах по корабельным группировкам противника и по пунктам базирования его флота. Всё это в свете опыта Первой Мировой войны уже не казалось чем-то из области фантастики и потому в перспективе могло быть получено при имевшемся уже тогда уровне развития французской авиапромышленности.
Отношения с армейцами у авиаторов после окончания войны оказались довольно прохладными. Основной причиной была дискуссия, развернувшаяся между армией и авиацией о наилучших способах взаимодействия сухопутных войск и ВВС, которая год от года становилась всё более оживлённой, если вообще не сказать жёсткой. Армейцы были не удовлетворены результатами партнёрства с этой «легкомысленной публикой», а авиаторы со своей стороны имели немало претензий к «сапогам», главной из которых было полное непонимание «сухопутчиками» природы самой авиации и, как следствие этого, полное игнорирование складывающихся условий при постановке боевых задач.
Разногласия заметно усилились после создания Министерства авиации в 1928 г., но особенно накал страстей возрос, когда в 1933 г. ВВС стали самостоятельным видом войск. Основных причин «роста температуры» было две: во-первых, многие военные справедливо считали, что авиация изначально может вести исключительно обеспечивающие виды боевых действий в интересах сухопутных сил и военно-морского флота; во-вторых, в массе своей высший генералитет откровенно недооценивал стремительный рост угрозы со стороны средств воздушного нападения.
Командование сухопутных сил видело в авиации, прежде всего, одно из средств разведки и корректировки артиллерийского огня. Последнему после окончания Первой Мировой войны во французском Генштабе придавалось особое значение. Необходимо отметить, что французы изобрели в годы войны так называемый «барражный огонь» 1*, для повышения эффективности которого предполагалось, наряду с лёгкими и достаточно скорострельными полевыми орудиями, использовать также более крупные дивизионные и корпусные «калибры». По этой причине во французском Генштабе довольно долго считали, что главной задачей авиаторов является разведка и корректировка, а все остальные задачи, по мнению некоторых генералов, были почти «от лукавого», а потому давали излишне много самостоятельности, которую необходимо всеми силами ограничивать.
В результате французские военные пытались буквально повернуть вспять научно-технический прогресс. Так в 1921 г., когда военные многих стран подвели первые предварительные итоги развития военного искусства и военно-технической мысли в годы Первой Мировой войны, французский Военный Министр подписал директиву, в которой роль воздушных сил в дневных условиях фактически ограничивалась разведкой в интересах артиллерии и лишь «ночью, из-за невозможности эффективного корректирования артиллерийского огня, авиация должна была самостоятельно наносить удары по обнаруженным целям».
Необходимо отметить, что авторитетных специалистов во французских вооружённых силах, способных подвергнуть аргументированной критике подобные подходы, тогда практически не нашлось 2* и, как следствие, эта устаревшая концепция применения ВВС господствовала во Франции до 1934 г., когда её впервые подверг критике в своей книге «Vers I’Armee de Metier» полковник Де Голль. Основой ударной мощи армий будущего, по мысли автора этой работы, составляли крупные механизированные соединения, включающие танки, бронемашины различных видов, мотопехоту и самоходную артиллерию. Хотя Де Голль понимал, что силы бомбардировочной авиации являются «средствами расширения пространства удара механизированного корпуса», вместе с тем будущий предводитель «свободных французов» тоже не считал, что самолёты смогут эффективно поддерживать танкистов и пехотинцев на поле боя, а потому, по его мнению, авиационным эскадрильям достаточно было выполнять разведку в интересах подвижных соединений и управлять огнём их артиллерии.
