История альбигойцев и их времени (Книга первая) - [18]

Людовик Аквитанский становится королем Франции и соединяет в одно оба королевства, и таким образом мысль Карла Великого о самостоятельном южном государстве в его потомстве не была осуществлена. Феодализм уже был так могуч, что без соглашения с князьями и баронами сын Карла Лысого не решается на коронование. Королевская власть становилась совершенно бессильной. Бернард, маркиз Готии и Оверни, свирепый, неукротимый, уже давно отлученный церковью, был самым опасным врагом короля, и он же был опекуном королевских детей!

В это время анархии на берегах Роны возникает новое государство — Арелатское, или Провансальское. С давних пор нижняя Бургундия состояла из двух отдельных частей, разделенных рекою Дюранс, — то были на севере маркизат Арелатский и на юге между Роной, Дюрансом, Альпами и морем — графство того же имени. Королем стал Бозо, родственник итальянского короля Гуго. Он сам происходил из царского рода; честолюбие его жены, поддержка папы, симпатии вассалов и епископов наделили его короной восточной части Юга[A_47].

Следует заметить, что на судьбы Лангедока значительно влияли также многочисленность и могущество духовных феодалов. В IX столетии за Церковью было почти две трети всех поземельных владений. Понятно, что духовенство, обладая такими богатствами, не чувствовало особого призвания к подвижнической жизни и не служило примером умиротворения страстей. Своими светскими склонностями духовенство давно пришло в разлад со своим назначением. Еще Людовик Благочестивый, будучи королем Аквитании, боролся против такого явления и по возможности устранял его, хотя достичь полного торжества не смог.

Во многом то, что вызвало альбигойскую войну, создал Людовик Благочестивый. Уже с его времени начинает развиваться в стране та цивилизация, которая после послужила образцом для других средневековых народов. Дух южан издавна находил себе выражение в литературе. Склонные к удовольствиям, но многосторонние по характеру, романцы первые стали вдохновляться идеей креста. Настроенные мыслить свободно в вопросах веры, они же пока со всею пылкостью темперамента преклоняются перед католической догмой и обрядностью.

Для нас важно указать на эту подвижность, внезапную переходчивость, на эти крайности народного характера лангедокцев. Более, чем в ком-нибудь после кастильцев, в них зарождаются типичные черты будущего рыцарства; в устах этого народа в эпоху духовного сумрака слышатся родные поэтические стансы, и в его литературе появляются памятники, что особенно важно, на народном языке. Тогда как варварская, едва понятная латынь царила в остальном мире Запада, преграждая свободу и свежесть мысли, провансальцы уже пишут на своем мелодичном наречии. Такое явление дало в некоторой степени справедливое основание патриотам Юга считать свой язык, ранее других получивший грамматику, отцом всех романских языков. Оставляя в стороне верденский памятник провансальской письменности второй половины IX века [1_21], заметим, что в течение X столетия появляется несколько литературных эпических произведений на народном языке. В одной позднейшей рукописи дошла большая песнь о Боэции в двухстах пятидесяти семи стихах, составленная около середины X века. Поэма «О страстях господних» и легенда о святой Лео-дегарии написаны на языке полупровансальском, полуфранцузском; в некоторых латинских стихотворениях прорывается народная речь Юга.

С течением времени провансальские литературные памятники начинают появляться чаще и чаще, а в XII столетии за ними уже упрочивается высокое художественное достоинство. Скоро язык романский делается языком трубадуров, и тогда он получает глубокий исторический смысл, как орудие того протеста, который способствовал подрыву всемогущего папского авторитета. Так, вследствие подвижности племенного характера народная литература радикально изменила свое направление, сделавшись еретическою.

До того времени, пока сложилось рыцарство и пока трубадуры стали воспевать его вместе с наслаждениями, издеваясь над предметами священными для многих, страна лангедокская успела пройти через все степени анархии. Повторим, что для ясного понимания положения и условий страны в какой-либо момент надо знать предшествовавшие ее судьбы, по крайней мере в общих чертах. Оттого мы так рано начали политический очерк Лангедока, предварив даже время возникновения феодальных государств, опрокинутых на Юге только альбигойской войною. Эти государство появились во времена, когда династия Карловингов уже была близка падению.

Самым деятельным соперником падавшей династии был Эд, внук упомянутого Фределона Тулузского, сын Раймонда I (852—865 гг.) и брат своего предшественника Бернарда (865—875 гг.). В качестве государя Тулузы он назывался графом, как наместник марки Септимании — маркизом, как владетель части Аквитании, т. е. Альбижуа и Керси, — герцогом. Эд около 878 года успел присоединить к Тулузе альбигойскую землю, названную так по имени города Альби, страну, получившую после столь громкую известность как центр знаменитой ереси. Там Карлом Великим был поставлен граф Раймонд; после в Альби и Лотреке сидели виконты. Династия собственно альбийских феодалов идет от Одона I с середины X века. Раймонд Бернард (с 1062 года) придал ей особенную славу. Браком и наследством он прибавил к землям Альби и Нима графства Каркассон и Разес с виконтством Безьер. Это был самый сильный из вассалов тулузских.