История афинской демократии - [79]

Но недолговечен был пышный расцвет афинской демократии: наступали годы тяжелой и долгой войны, годы испытаний и кризиса.

III. Кризис

Начало Пелопоннесской войны

Предшествовавший ход истории со времен нашествия персов привел Грецию к дуализму, к господству двух союзов, глубоко противоположных и враждебных один другому. Во главе одного стояли Афины, во главе другого была Спарта. В одном господствовала система строгой централизации; прежде равноправные члены союза, за немногими исключениями, мало-помалу сошли до степени афинских подданных, лишены были автономии и платили дань. В другом союзе преобладало начало федеративное; его члены фороса не вносили и участвовали на равных правах в обсуждении общих дел. Один союз состоял большей частью из городов приморских и был силен на море; другой – по преимуществу континентальный и располагал большими сухопутными силами. Прибавим к этому и племенное различие – антагонизм ионийцев и дорийцев, сказывавшийся иногда довольно ясно. Между самими главами союзов, Афинами и Спартой, существовал контраст: с одной стороны – демократия, общество с пышно расцветшей культурой, с блестящей умственной и художественной жизнью, торговлей и промышленностью, с другой – олигархия, государство, далеко отставшее в экономическом и умственном движении. С одной стороны – крайне подвижные и предприимчивые, неутомимо деятельные и энергичные афиняне, с другой – медлительные и нерешительные, тяжелые на подъем, склонные к рутине спартанцы.

Но дуализм шел дальше, проникал глубже, в самую среду тех и других союзников. Так, в городах Афинского союза было две партии, разделенные непримиримой враждой, – демократы и аристократы. Если первые поддерживали афинское господство, то вторые тяготели всеми силами к Спарте, видя в ней оплот аристократического начала, надеясь с ее помощью свергнуть афинское иго, а с ним – и столь ненавистную им демократию. На Спарту они смотрели как на государство, призванное освободить Элладу от «тирании» Афин.

Вопрос о гегемонии и после Тридцатилетнего мира все еще был спорный. Только окончательная победа той или другой стороны могла решить его, а между тем Афины и после 445 г. стояли вровень со Спартой. Благодаря Перикловой политике собирания сил в течение нескольких мирных лет они казались внутренне еще более окрепшими, и их могущество вселяло страх и зависть в Спарте. Но Спарта была медлительна и нерешительна в самой своей ненависти. Иное дело Коринф. Его вражда к Афинам была еще сильнее. Афины являлись его счастливым конкурентом на море и в торговле. Их морское и торговое преобладание затрагивало существенные, жизненные интересы Коринфа. Особенно опасно было для него распространение афинского влияния на западе от Эллады, так как это грозило окончательным стеснением его торговли, отнятием последнего района, где преобладание было пока еще за ним. При опасности с этой стороны Коринф готов был на все. А между тем афиняне уже и тут распространяли свое политическое и торговое влияние. О взаимной ненависти между Мегарами и Эгиной, с одной стороны, и Афинами – с другой, мы уж и не говорим.

При таком контрасте и антагонизме между Афинами и Пелопоннесским союзом мир не мог быть прочен: столкновения трудно было избегнуть, и достаточно было искры, чтобы вспыхнула ожесточенная война. А тут сразу явилось несколько важных поводов к ней. Обстоятельства вели к кровавой развязке[214].

События в отдаленном Эпидамне (ныне Дураццо) и вызванное ими столкновение между Керкирой[215] и Коринфом послужили первым поводом к ней. Керкиряне, стоявшие до тех пор вне всяких союзов, теперь, боясь, что не устоят в борьбе с сильным противником, решились искать союза и помощи у Афин как естественного соперника Коринфа. И вот перед афинянами предстала трудная дилемма. С одной стороны, война с пелопоннесцами в будущем казалась неизбежной, а Керкира являлась весьма ценным союзником, так как обладала сильнейшим, после афинского, флотом и была важной позицией на Ионийском море, на пути в Италию и Сицилию, с которыми Афины находились уже в довольно тесных сношениях. А главное, можно было опасаться, что Керкира падет в непосильной борьбе с Коринфом или смирится поневоле, и тогда, на случай войны Пелопоннеса с Афинами, ее флот соединится с коринфским. С другой стороны, Керкира находилась уже в войне с Коринфом, и, следовательно, заключение с ней союза, хотя формально не нарушало договора 445 г., фактически все-таки являлось враждебным шагом по отношению к Коринфу. После некоторого колебания афиняне решили вступить в союз с Керкирой, но только в союз строго оборонительный. Но когда у Сиботских островов произошла морская битва между коринфянами и керкирянами, по количеству кораблей «величайшая из всех, бывших дотоле между эллинами», то в ней вынуждена была под конец принять участие и небольшая эскадра афинян, а прибытие другой их эскадры помешало коринфянам довершить их победу.

Таким образом при Сиботах, хотя и без объявления войны, уже последовало кровавое столкновение афинян с коринфянами (осенью 433 г.).

А вслед за тем произошло столкновение между ними и в другом пункте, на фракийском побережье. Потидея, на полуострове Халкидике, колония Коринфа, но принадлежавшая к Афинскому союзу, отложилась от Афин (весной 432 г.), когда те потребовали, чтобы она срыла стену, обращенную к морю, дала заложников и не принимала больше коринфских должностных лиц, «эпидемиургов». У ее стен произошла битва между коринфянами, поспешившими оказать ей поддержку, и афинянами, окончившаяся победой последних, которые после этого приступили к осаде Потидеи.