История Абулфейз-хана - [9]
«Увы! Я – несчастный, плачущий, [всеми] покинутый, Схваченный врагами /26 б/ спереди и сзади, Упал на землю беспомощности;
Небо же растворило [передо мною] двери насилия, и Сердце полно боли от крика и плача, Тело изранено мечом злодея;
Голова подобна пузырю моря, наполненному кровью, А шлем – цвета красного тюльпана;
[И нет никого вокруг]: ни задушевного друга, ни помощника, Ни родственника, ни везира, ни личного секретаря!
Верность далека от сердец друзей,
А жестокость [в виде] злобного меча – в руке гордого [злодея].
Судьба решила убить меня,
Нарушив верность, союз и клятву.
Мое сердце переполнено болью от [этого] места плача, А тело мое изранено и измучено мечом печали. [33] Дом и семья [мои] преданы на поток и разграбление, Мои же друзья в плену, в одиночестве. /27 а/ Увы! Я сложил свой багаж в юности И не вкусил [ни одного] плода от пальмы жизни!»
Когда государь подобным образом стенал, а интимного друга Не было подле него, он зарыдал и заголосил.
С сердцем полным боли, с желтым лицом, бедный Упал на землю без [поддержки] друга от горести, [нанесенной ему] злобою.
Судьба никогда подобного не запомнит И древнее небо с самого своего возникновения (букв. основания) не видело [похожего на это]!
Короче говоря, Кучик-Хайван, воспользовавшись случаем захвата обиженного [судьбою] шаха и стяжавшего божью милость государя, вонзил в затылок этого сейида-мученика кинжал злобы, так что залил его алою кровью всю землю. Подлинно [все] мы принадлежим Аллаху и к нему возвратимся 61. Небо в знак траура [по убитому хану] облеклось в темно-синие одежды, юная невеста, молодая Луна, исцарапала ногтями [свое] лицо, а Меркурий, обмакнув перо в чернила горести, создал элегию, /27 б/ оплакивающую покойного. Зухра разбила канун веселья 62, а роза разорвала [свой] воротничок; тюльпан положил тавро на [свое] сердце, а нарцисс стал без света 63;
Луна накинула на шею черный войлок 64; соловей же от разлуки с розою лица сел на кучу праха; вселенная пришла в смятенье; глаза [у всех] наполнились кровью, а сердца стали израненными, так что я сказал бы – Стихи:
«Вдруг при движении небесной колесницы его настигла судьба:
Птица государства сбежала, подобно краске, с лица сего государя.
Ему отрезали голову, как сняли нагар со свечи, и он получил вечную жизнь, Став в конце концов мучеником, подобным розе, рассеченной на множество частей.
Его царский венец, погрузившись в кровь, окрасился в цвет тюльпана,
[А он сам] среди /28 а/ земли и крови трепетал, как зарезанный.
В том обиталище ужасов поднялось смятение:
Всякий, гордившийся своим положением, бежал куда попало.
Небо в трауре по нем от зари окрасилось кровью.
Невеста молодого месяца, [царапая от горя] свое лицо, сломала ноготь.
Взошло Солнце превратностей судьбы, покрытое мятежом, И народ, подобно атомам, кружился в бурлении и воплях. [34] Одна группа людей била в барабан радости, [крича]: «Вот это наше время!»
А другие пили пригоршнями горести из кровавого потока.
То тело, которое [обычно] покоилось на царственном ложе,
[Теперь] положили на рогожу, [чтобы] потом накрыть землею.
Когда [мир] увидел обнаженного государя, упавшего на землю,
[То] от блаженного ангела-вестника достиг до ушей /28 б/ моего сознания такой крик:
«Это не тот государь, который имел счастье и благополучное государство,
[Который] имел корону, престол, страну, царство и тысячи рабов!
Почему возник этот страх за государство, почему произошли эти бедствия и волнения?
Что сталось с тою сферою почета, с тем высокопоставленным шахом?
Посмотри на вероломство судьбы, на ее тиранию, Что сталось с тем высокославным государем, шахом Убайдулла-ханом!
Посмотри на [обманчивое] счастье этого мира – [государь], сокрушающий [ряды врагов], Остался [лежать] на прахе унижения ничтожным, слабым и пытаемым!
О вероломное, коварное небо, нет сего государя!
Чашу [его] жизни опрокинул постоянно продолжающийся ветер, так что сего государя не стало!
Стала голова его кружащеюся в водовороте крови, подобно водяному пузырю, Это опрокинутое упавшее тело без головы – /29 а/ [больше] не государь!»
Когда взгляд целомудренных обитательниц [гарема] упал на эту арену, Вопль поднялся к небесам и смятение достигло до [самого] Сатурна.
Одна из них разорвала одежду души, подобно покрову розы, Другая упала на землю, подобно [срезанному] гиацинту сада, Неожиданно изможденное тело его матери, источая кровь, Упало среди праха и крови на [труп] того государя эпохи.
В то время от раны ее жизни расцвел кроваво-красный тюльпан;
Источающим кровь языком дорогая родительница государя сказала:
«Этот государь на смертном ложе [больше] не ваш царь;
Цвет /29 б/ сада, сего благородства не является [теперь] вашею Луною.
Он, трепещущий, как слеза влюбленного, среди земли и крови, -
[Вот] ваш обладатель престола, царского перстня и высокого положения!
Вытянулся бледный, как сирота, [мой] сын, – Ваш свет пророческого Солнца и тень Аллаха!
Когда смешали с землею мед его сладких уст, Ему, счастливому государю, в удел досталось смертное ложе 65.
Несчастного государя, как тюльпан, увидели в земле и крови [и] Завернули в саван, как розу, его жестоко израненное тело.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.