Истории просвещения в России - [12]

. Вся его педа­гогическая деятельность ясно свидетельствует о том, что ему был понятен страшный вред непролазной схоластики в преподавании названного типа школы. Тогда-то и роди­лась мечта о коренной реформе, к осуществлению кото­рой он приступил значительно позднее. Естественно, перед ним вставала вся история школы, в которой он обу­чался, а затем преподавал сам.

Старейшее русское училище, открытое еще в 1721 году, было типичным учебным заведением того времени, со всеми схоластическими особенностями в системе пре­подавания и отборе дисциплин. Оно очень быстро разви­валось, отвечая запросам времени. Уже через четыре года училище получает наименование Славяно-греко-латин­ской семинарии, что словно подчеркивает близость к мос­ковской академии. К тридцатым годам окончательно стабилизируются его программы. Но уже в 1788 году учеб­ное заведение переживает новую реформу, оно объявля­ется главной семинарией, своего рода показательным учреждением для всех средних учебных заведений. В 1790 году на основе главной семинарии открывается академия. Таким образом, при Александро-Невской лавре создают­ся все звенья сословной школы: духовное училище, семи­нария, академия. В том же году владимирская семинария послала сюда своего лучшего воспитанника, восемнадца­тилетнего юношу Сперанского. Через два года он был уже ее преподавателем, а спустя пятнадцать лет приступил к реформе духовной школы.

Сперанскому, выходцу из бурсы, бывшему препода­вателю Александро-Невской семинарии, в которой поз­днее учился Помяловский, прекрасно был известен как быт духовенства, так и организация духовной школы. Он стремился к радикальному изменению жизни сословия посредством образования, путем расширения объема пре­подаваемых дисциплин в учебных заведениях и введения новых, которые придали бы школе гражданское направ­ление. Однако его замысел дать свободный выход из со­словия посредством разностороннего образования полно­стью не осуществился.

В 1808 году был создан особый комитет для изыска­ния способов усовершенствования духовной школы и улуч­шения быта духовенства. По плану этого комитета предпо­лагалось учредить для высшего духовного образования че­тыре академии, для среднего - тридцать шесть семинарий, по числу епархий, для низшего - духовные училища. Про­ект этот фактически был осуществлен только в 1814 году, когда в России существовало уже 300 учебных заведений, в которых обучалось около сорока тысяч человек. В этом же году были поданы уставы для названных типов школ. Триста сорок четыре учебных заведения с сорокатысячным контингентом учащихся - цифры поистине колоссальные для александровского времени и во многих отношениях знаменательные. Они красноречиво свидетельствуют о том, что духовное сословие закрепило за собой право быть учи­тельным сословием и стремилось сделаться привилегиро­ванным, постепенно освобождаясь от ограничений и повин­ностей, возложенных на него в начале XVIII века, так же как и на другие податные сословия. Оно выслуживалось перед светской властью, предлагая господствующему сосло­вию послушных исполнителей.

Дворянин-интеллигент, зараженный «европеизмом», не был способен к деятельности воспитателя-наставника, повседневного труженика. Он «возлагал управление сво­им хозяйством на крепостного приказчика или выписан­ного из-за границы управляющего, обыкновенно немца... Практические интересы не привязывали его к род­ной почве, он всегда старался стать своим среди чужих, и только становился чужим между своими, был каким-то приемышем Европы. В Европе в нем видели переодетого по-европейски татарина, а в глазах своих он казался ро­дившимся в России французом»[34]. Зияющая пропасть от­деляла господствующее сословие от податного; слишком различны были их интересы. «Иностранцы дома, иност­ранцы в чужих краях, праздные зрители, испорченные для России западными предрассудками, для Запада - рус­скими привычками, они представляли какую-то умную ненужность и терялись в искусственной жизни, в чувствен­ных наслаждениях и нестерпимом эгоизме»[35] и, разумеет­ся, не могли влиять на умонастроение крестьянского ми­ра, который был им чужд, непонятен и враждебен. Еще в меньшей степени мог это сделать дворянин-обыватель, стоящий во всех отношениях ниже своих подчиненных. Посредником между господствующим и податным сосло­виями являлось духовенство, оправдывающее авторите­том церкви существующий порядок вещей. Духовная иерархия стремилась убедить светскую власть, что вы­полнение охранительной миссии требует основательно­го и разностороннего образования. Духовная школа на­чиняла своих воспитанников разнообразными сведени­ями, не считаясь с их склонностями. Педагогика этого мира не знала, что такое интерес ребенка, подростка или юноши к предмету. Ученики должны были просто впи­тать в себя знания, усвоить мысли наставника, не под­вергая их анализу, выработать навыки. В противном случае, сословие уделяло им самое ничтожное место, об­рекая на вечное дьячество, или выбрасывало вон, не за­ботясь об их будущем. Эта жестокость школы, естествен­ного отбора вполне объяснима: ведь сословие стремилось доказать, что оно умеет учить и воспитывать.