Истории моей мамы - [4]

– Это за что? – спрашивала я.

Мама пожимала плечами и не отвечала. У нее никогда не было таксы или определенного гонорара. Иногда она работала вообще без вознаграждения: «Отдадите, когда сможете». И эти сумки, конверты, передачи через проводников поездов, посылки на почту, переводы из других городов были платой за ее работу. Мама смотрела на очередной ящик, который забрала с почты, и читала маленькую записочку, вложенную внутрь: «Поздравляем с Новым годом. Спасибо вам за все. Лена».

– А кто эта Лена? – спрашивала я, вытаскивая из коробки книжки, теплые сапоги, летний сарафан, куклу и комплект постельного белья.

– Лена? Ты разве не помнишь? Из Красноярска! Ну, Лена! У нее еще дочка – твоя ровесница. Я им помогла комнату в коммуналке отсудить. У нее муж умер, а свекровь… Ладно, не важно. Ты совсем маленькая была. Не помнишь? Она с тобой сидела, пока я по судам бегала. Сколько? Лет пять прошло? Значит, у нее все хорошо.

Наши соседи, а также любопытные старушки у подъезда маму не то чтобы побаивались, скорее, очень уважали. Бабули – баба Катя и баба Надя со второго и девятого этажей, наши местные постовые, которые докладывали маме, как я подвернула юбку по дороге в школу, чтобы сделать ее покороче, – становились глухими и немыми, если речь шла о моей маме.

– А Киселева здесь живет? – спрашивали визитеры.

Бабули немедленно принимались разглядывать облака и судачить о погоде и ноющих суставах. Зато потом выдавали маме полное описание внешности посетителей.

Однажды у нас на лестничной клетке появился запах. Стойкий.

– Чем пахнет, не могу понять, – удивлялась мама, обнюхивая квартиру и площадку.

– Генка, чем пахнет, разве не чувствуешь? – донимала она соседа, который всегда курил на площадке, бросая окурки в консервную банку.

– Не чувствую, – отвечал сосед.

– Нет, уже просто воняет! – возмущалась мама.

Источник запаха обнаружился около мусоропровода, за стояком. Там лежала сумка, которая и источала зловоние.

– Генка, что это? – спросила мама у соседа, который на своем посту все видел и слышал. Он на лестнице проводил больше времени, чем в собственной квартире.

– Не знаю, – ответил сосед.

Но потом признался. Сумку принес незнакомый мужчина, очень неприятный с виду, даже опасный. Здоровенный такой детина. Сумку он поставил под дверь и даже не позвонил. Еще огляделся так, подозрительно.

– А ты чего? – спросила мама у Генки.

– Чего? В квартире заперся и в глазок смотрел.

– Так чего мне не позвонил?

– Ольга, оно мне надо? Я же не знаю, что там в сумке! А вдруг отрава какая-нибудь? Или бомба!

– Похоже, это рыба. Стухшая, – констатировала мама, осторожно заглядывая в сумку, – и здоровенная.

– Вот она текла у тебя под дверью, поэтому я ее к мусоропроводу и вынес. А лужу тряпкой вытер. К тебе ж разные люди приходят. Нехорошо, чтобы они в лужу ступали.

– Чего ж ты рыбу не выбросил сразу?

– Так вдруг это вещдок или улика? Вдруг она бы тебе понадобилась?

– Генка! Мы с тобой такой продукт угробили! – расстроилась мама. – Это же муксун! Настоящий! Наверняка кто-то с Севера передал. Жалко-то как!

– Значит, отравить тебя хотели, – хмыкнул Генка, – а я не дал. Эта сумка мне сразу не понравилась. И воняла она еще до того, как я ее выставил.

– Генка, ты муксун когда-нибудь ел?

– Нет, а что?

– В следующий раз, если такую вот подозрительную сумку увидишь, не выбрасывай. Угощу!

Все мамины клиенты так или иначе имели ко мне отношение: Лена нянчилась со мной, тетя Настя читала на ночь стихи Цветаевой и Мандельштама. Мне было слишком мало лет, чтобы понимать, что именно она читает, но я засыпала под ее декламацию. Это был фокус, трюк – тетя Настя могла начать с любого места, как сказку, на которой остановилась прошлым вечером. Я до сих пор легко воспринимаю тексты на слух.

Тетя Варя пыталась натаскать меня по математике, правда, безуспешно. Она была убеждена, что у каждого ребенка одинаково развиты оба полушария и все дети – практически гении. И не оставляла надежд развить во мне математические способности. Она показывала математические фокусы с таблицей умножения – как запомнить таблицу на девять, например. Надо просто правильно заполнить цифровой столбик. Девятью один – девять. Девятью десять – девяносто. Потом двигаемся сверху вниз, расставляя цифры от одного до восьми. А потом снизу вверх – опять же с восьми до одного. Чистая красота цифр. И ее не смущал тот факт, что мне всего пять лет.

Тетя Эльза – в прошлом балерина – учила меня слушать музыку. Под счет. На раз – стоять, на два – повернуть голову. Она все время считала, даже когда ходила по квартире. «И раз, и два». Это «и» – осталось в моей памяти на всю жизнь. «На раз – встали в позицию. Два – голова, голова! Где у тебя голова? Плечи вниз! Кто так ходит? А душа, душа вверх, вверх! Где у тебя душа? Вот здесь душа! Живот втянуть, над ногами! Живот над ногами!»

Я знаю, где живет душа – в ложбинке между грудью. Нет, чуть выше. И если вдохнуть, то душа потянется вверх. И автоматически вытянется шея и поднимется голова.

«Стой с достоинством!» – кричала тетя Эльза, и я это усвоила на всю жизнь. Если плохо, тяжело, работа, неприятности, главное – стоять с достоинством. На «и» – повернуть голову, на «раз» – кивнуть. И молчать. А когда совсем тяжело, просто умираешь, то нужно тянуться в два, нет, в четыре раза сильнее.