Истории из века джаза - [304]

В кабинете Ла Борвица сидели два сценариста, стенографистка и притихший продюсер; судя по пустым лицам, напряженности и табачному дыму, им так и не удалось выбраться из того тупика, в котором Стар их оставил три часа назад.

— Слишком много персонажей, Монро, — доложил Ла Борвиц чуть ли не с благоговением перед грандиозностью провала.

Стар понимающе хмыкнул.

— В том-то и главная идея фильма.

Вытащив из кармана горсть мелочи, он взглянул на люстру и подкинул полудолларовую монету — та упала в плафон. Стар взглянул на остальную мелочь и выбрал двадцатипятицентовик.

Ла Борвиц наблюдал за ним с несчастным видом — он знал любимую забаву Стара и уже понял, что траты времени не миновать. На него никто не смотрел; улучив момент, Ла Борвиц вытащил руки из-под столешницы и резко вскинул их в воздух — словно сбросив кисти с запястий, а потом поймав их в падении. Маневр сработал, ему полегчало.

Кто-то из сценаристов вытащил мелочь, тут же уговорились о правилах:

— Кидать монету, чтоб не задела цепочки. Все, что свалится в плафон, идет победителю.

Игра затянулась на полчаса, не участвовали двое: Боксли, усевшись в сторонке, вчитывался в сценарий, стенографистка вела счет. Время всех четверых игроков оценивалось ею в тысячу шестьсот долларов; в итоге Ла Борвиц выиграл пять долларов пятьдесят центов — и вахтер принес стремянку, чтобы выгрести монеты из плафона.

— У вас тут сплошная начинка для пирога и ничего больше, — вдруг заявил Боксли.

— Что?

— Это не сценарий.

Все воззрились на него удивленно, Стар сдержал улыбку.

— Вот и дока объявился, — не смолчал Ла Борвиц.

— Нагромождение красивых речей и ни одной коллизии, — бестрепетно продолжал Боксли. — Вы же не роман пишете. И вообще слишком многословно. Не могу толком объяснить, но подход явно неверный. Не увлекает.

Боксли теперь возвращал то, что в него вкладывали в течение трех недель. Стар отвернулся, исподволь наблюдая за остальными.

— С чего вы взяли, что героев много? — продолжал Боксли. — Наоборот, их нужно больше. Как я понимаю, для сценария это главное.

— Так и есть, — подтвердили сценаристы.

— Верно, — кивнул Ла Борвиц.

— Пусть каждый персонаж видит себя на месте другого, — продолжал Боксли, воодушевленный общим вниманием. — Полицейский собирается арестовать вора — и видит у преступника свое собственное лицо. То есть надо так показать. Представим, что фильм называется «Побудь на моем месте».

Вдруг снова закипела работа — сценаристы подхватывали и развивали тему по очереди, как джазовые солисты; может, завтра ее тоже отвергнут за ненадобностью, но пока что жизнь возродилась. Не меньше, чем вмешательство Боксли, помогла игра с монетами, создавшая нужную атмосферу: Стар, не снисходя до роли поводыря, держался — и порой выглядел — как мальчишка, разыгрывающий спектакль.

Уже повернувшись к выходу, он подчеркнуто одобрительным жестом тронул Боксли за плечо — чтобы остальные не накидывались на него слишком уж откровенно.

В кабинете ждал доктор Бэр с помощником-мулатом, держащим наготове переносной кардиограф — Стар называл его детектором лжи.

Стар разделся до пояса: начинался еженедельный осмотр.

— Как самочувствие в последнее время?

— Как обычно.

— Работаете много? Спать удается?

— Нет. Не больше пяти часов. Если ложусь рано — не засыпаю.

— А снотворное?

— От желтой таблетки наутро мутит.

— Принимайте две красных.

— Тогда снятся кошмары.

— Значит, по одной, желтую первую.

— Хорошо, попробую. А вы сами как поживаете?

— Я-то о себе забочусь, Монро, не трачу себя понапрасну.

— Черта с два, вы порой ночь напролет не спите.

— Зато потом сплю целый день.

Через десять минут Бэр заметил:

— Вроде бы все неплохо. Давление на пять единиц выше.

— Хорошо. Ведь это хорошо, да?

— Да. Вечером проявлю кардиограммы. Когда поедем отдыхать?

— Когда-нибудь, — беззаботно ответил Стар. — Месяца через полтора станет полегче.

Бэр взглянул на него с искренней симпатией, укрепившейся с годами.

— В тридцать три вам полегчало после отдыха. Пусть всего лишь трехнедельного.

— Когда-нибудь соберусь.

Никогда, подумал Бэр. Несколько лет назад он с помощью Минны раз-другой уговорил Стара на короткий отпуск. А в последнее время усиленно пытался вызнать, кого Стар считает ближайшими друзьями — кому под силу отвлечь его от работы и не подпускать к студии. Впрочем, вряд ли затея удастся. Стару оставалось жить недолго — не больше полугода. Что толку проявлять кардиограммы? Таких людей невозможно оторвать от дела, насильно уложить в постель и заставить полгода разглядывать небо — Стар предпочтет умереть. Несмотря на отговорки, им руководила ощутимая тяга к полному самоизнурению, знакомому по прошлым временам; усталость была не только ядом, но и наркотиком, дававшим ему редкое, почти физическое наслаждение от работы в утомленном полубреду, на износ. Такое перерождение жизненной силы Бэр уже видел — и с некоторых пор предпочитал не вмешиваться: вылечив одного-двух, он понял всю бесплодность исцеления, убивающего личность и триумфально сохраняющего лишь оболочку.

— Пока все по-прежнему, — заметил доктор.

Они обменялись взглядом. Знает ли Стар? Скорее всего да. Неизвестны лишь сроки — Стар не подозревает, насколько близок исход.