Исторический роман - [5]

В XVI1I веке только единичные, парадоксально остроумные критики зарождающегося капитализма сравнивали капиталистическую эксплоатацию рабочих с формами эксплоатации, существовавшими в прежние времена; из этого сравнения они делали вывод, что самая бесчеловечная из всех систем эксплоатации — это капитализм (например, см. Ланге). Подобное же сравнение Дореволюционного и послереволюционного общества во Франции, с экономической точки зрения 'плоское и реакционно-тенденциозное, стало позднее идеологическим оружием романтиков-легитимистов, борющихся против Французской революции и отстаивающих феодализм. Бесчеловечности капитализма, хаосу всеобщей конкуренции, уничтожению малых "великими", упадку культуры, благодаря превращению всех ценностей в товар и т д., они противополагали (обычно, в реакционно-тенденциозном Духе) социальную идиллию средневековья как период мирного сотрудничества всех классов, как эпоху органического роста культуры. Мы подчеркнули уже, что в таких полемических сочинениях очень часто преобладала реакционная тенденция; все же нельзя забывать, что именно в эти годы впервые возникает представление о капитализме как об определенном историческом этапе общественного развития и что это представление выработали не классики политической экономии, а как раз их противники. Достаточно здесь привести в пример Сисмонди, который, при всей сбивчивости и неясности теоретических принципов, сумел очень точно поставить отдельные проблемы исторического развития капиталистической экономики; вспомните хотя бы его слова о том, что в древности пролетариат жил за счет общества, а современное общество живет за счет пролетариата.

Из этих беглых замечаний видно уже, что тенденция к осознанию истории достигла наибольшего напряжения в посленаполеоновский период, во времена Реставрации и Священного союза. Однако, дух этого впервые торжествующего и официально признанного историзма реакционен и псевдоисторичен по самому своему существу. Историческая мысль, публицистика и беллетристика легитимизма резко противопоставляет себя историческим взглядам Просвещения и идеям французской революции. Идеал легитимистов — это возвращение к дореволюционному общественному порядку; другими словами, они мечтали о том, чтобы из истории было вычеркнуто одно из крупнейших всемирно-исторических событий.

Согласно такому реакционному истолкованию, история — это тихий, незаметный, естественный, "органический" рост. Следовательно, это такое "развитие", которое в своей основе является застоем. Старые, уважаемые, законные установления не могут быть изменены — и, главное, — изменены сознательно. Активность человека должна быть совсем изгнана из истории. Историческая правовая школа в Германии отказывает народам даже в праве создавать себе новые законы и хочет предоставить старую и пеструю систему феодального обычного права ее собственному "органическому росту".

На почве этой борьбы против "абстрактного", "неисторичного" духа Просвещения под флагом историзма возникает, таким образом, псевдоисторизм, идеология неподвижности и возврата к средневековью. Действительные исторические факты беспощадно искажались в угоду реакционным целям этой теории; но ложность ее была тем более очевидной, что легитимистская идеология входила в решительное противоречие с вызвавшей ее жизненной практикой; экономическая необходимость вынудила Реставрацию вступить в тесную связь с выросшим к тому времени капитализмом и даже искать в нем одну из важнейших экономических и политических опор (приблизительно в такое же положение попали реакционные правительства Пруссии, Австрии и других стран). Теперь приходится писать историю заною, исходя из новой общественной основы. Шатобриан пытается пересмотреть античную историю, чтобы в ее лице унизить и отвергнуть исторический прообраз якобинского и наполеоновского периода; при этом Шатобриан и другие псевдоисторики реакционного направления сочиняют легенду об идиллической, несравненной гармонии средневекового общества. Эта тенденция становится определяющей для изображения средних веков в романтической художественной литературе периода Реставрации.

Легитимистский псевдоисторизм, несмотря на свою идейную порочность, все же оказал чрезвычайно сильное влияние на последующее развитие: он был извращенным, ложным, но тем не менее необходимым выражением большого исторического переворота, начатого Французской революцией. Новая ступень развития, начало которой совпадает с Реставрацией, заставляет также и защитников человеческого прогресса выковать себе новое идеологическое оружие. Мы уже знаем, что Просвещение со всей энергией восставало против исторической законности и права на дальнейшее существование пережитков феодализма. Говорили мы также и о том, что послереволюционные легитимисты видели все содержание истории в восстановлении и сохранении этих пережитков. После революции защитники прогресса должны были притти к такой концепции, которая доказала бы историческую необходимость Французской революции и убеждала бы в том, что эта революция была вершиной длительного и постепенного исторического развития, а вовсе не внезапным "затмением" человеческого сознания или "стихийной катастрофой" (Кювье); новая историческая концепция должна была, опираясь на исторические доказательства и предпосылки, показать, что грядущее общественное развитие возможно только на буржуазно-демократическом пути.