Исторический роман - [49]
Шекспир великолепно показал, как наполняются человечески-жизненным элементом великие исторические коллизии. В этом отношении не лишен интереса упрек, который Гегель делает по адресу шекспирова "Макбета". Гегель указывает, что в источнике, которым пользовался Шекспир, упоминается о некоторых правах Макбета на шотландскую корону, и высказывает сожаление по поводу того, что Шекспир оставил этот мотив в стороне.
Нам кажется, что для изображения распада феодального общества этот мотив был бы излишним. В ряде своих хроник Шекспир на множестве примеров показал, что подобные юридические права не раз провозглашались совершенно произвольно в ходе борьбы самодержавия с феодализмом. В конкретном изображении английской истории он уделил этим так называемым правам ту эпизодическую роль, которой они заслуживают. Но в "Макбете" он хотел изобразить как бы квинтэссенцию величия и падения подобного героя, изобразить ее в общечеловеческом разрезе. Он с поразительной точностью и глубиной показывает психологические черты, возникающие на этой общественно-политической почве. И Шекспир совершенно прав, не желал обременять драматического рисунка всякими мелкими побочными мотивами. Следование рецепту Гегеля привело бы к драме в духе Геббеля, а не в духе Шекспира.
Впрочем, именно Гегель гораздо яснее, чем большинство теоретиков искусства, понял исторические и формальные закономерности драмы. Он неоднократно предостерегает от опасностей, угрожающих драматическому поэту, — опасности представить только отвлеченные исторические силы и тем умертвить художественный образ, и другой опасности — погрузиться в психологию отдельного частного человека вне больших исторических связей и тем опять-таки лишить драматическую форму ее важнейшей основы.
Разграничивая "пафос" подлинно-трагического героя и "страсть", Гегель стоит на правильном пути. Он верно нащупывает специфическую особенность человека, действующего в драме. Гегель называет пафос "справедливой в самой себе душевной силой, существенным содержанием разумности"[22]. Гегель основывается при этом на "священной родственной любви" Антигоны, основывается на том, что Орест убивает свою мать не в припадке ярости, ибо — пафос, побуждающий его к делу, хорошо взвешен и продуман"[23].
Это, разумеется, не означает, что герои трагедии должны быть людьми бесстрастными. Антигона и Орест также имеют свои страсти. Но главное в непосредственном совпадении большого содержания, великой исторической задачи с особенной индивидуальностью, с особой страстью драматического героя. В этом смысле герой исторической драмы должен быть "всемирно-исторической личностью". Но именно "пафос" его, своеобразие владеющей им страсти, одинаково далекой от абстрактно-всеобщего или чисто-психологического, чисто-индивидуального мира, делает возможным такой широкий отклик на мысли и действия героя в сердцах огромной массы (людей. Конкретная всеобщность, разумность и вместе с тем непосредственность этого пафоса приводит в движение те непосредственно-человеческие стороны, которые роднят сознание каждого человека из массы с сознанием драматического героя.
Исторический роман и историческая драма (окончание)
3
Наше исследование показало, что метод изображения, характерный для романа, ближе к нормальной средней форме проявления жизни, чем метод драматический. Но мы уже говорили, что кажущаяся отдаленность драмы от жизни не есть "стилизация". Это скорее поэтическое отражение определенного рода жизненных фактов. Точно так же близость романа к жизни вовсе не означает простого копирования эмпирической действительности, а натурализм не является естественным стилем романа.
Прежде всего, даже в самом грандиозном романе охват жизни ограничен. Можно рассматривать "Человеческую комедию" Бальзака как единый роман, и все же, с точки зрения чисто внешней широты, это произведение охватывает лишь малую часть современной ему общественной действительности. О полном соответствии художественного изображения действительности в количественном отношении вообще не может быть речи. Натуралистическое копирование — сизифова работа, ибо при этом полнота изображаемого мира теряется вовсе, художественно представленный круг предметов опускается до уровня простого фрагмента, и даже самое чудовищное в своем натурализме нагромождение подробностей не в состоянии адэкватно передать всю бесконечность качеств и отношений одного единственного предмета. Но роман не ставит себе задачу верно передать какие-нибудь фрагменты жизни. Наоборот, при помощи изображения определенной, внешне все же весьма ограниченной части действительности он стремится вызвать впечатление целостности общественного процесса развития.
Из этой, по необходимости только относительной полноты всякого отражения объективной действительности возникает формальная задача романа. Роман должен передать ощущение полноты, полноты бесконечной и неисчерпаемой, чувство широчайшего переплетения жизненных связей и отношений, безграничной сложности деталей. "Полнота объектов" как цель больших форм эпоса — понятие чрезвычайно широкое. Подобная полнота охватывает не только внешний предметный мир общественной жизни, но все многообразие нравов, установлений, привычек, обычаев и т. д., в котором выступают своеобразные особенности и основные направления развития определенной ступени человеческой истории. Общество, социальная жизнь людей, в их непрерывном взаимодействии с окружающей природой, образующей естественную основу их деятельности, взаимодействие людей с общественными учреждениями или обычаями, которые служат посредствующими звеньями в жизни отдельных людей, — все это образует предмет и содержание
Антонио Грамши – видный итальянский политический деятель, писатель и мыслитель. Считается одним из основоположников неомарксизма, в то же время его называют своим предшественником «новые правые» в Европе. Одно из главных положений теории Грамши – учение о гегемонии, т. е. господстве определенного класса в государстве с помощью не столько принуждения, сколько идеологической обработки населения через СМИ, образовательные и культурные учреждения, церковь и т. д. Дьёрдь Лукач – венгерский философ и писатель, наряду с Грамши одна из ключевых фигур западного марксизма.
Государственное Издательство Художественная Литература Москва 1937.
Перевод с немецкой рукописи Н. Волькенау.Литературный критик., 1936, № 8.
"Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены" #1(69), 2004 г., сс.91–97Перевод с немецкого: И.Болдырев, 2003 Перевод выполнен по изданию:G. Lukacs. Von der Verantwortung der Intellektuellen //Schiksalswende. Beitrage zu einer neuen deutschen Ideologie. Aufbau Verlag, Berlin, 1956. (ss. 238–245).
Талантливый драматург, романист, эссеист и поэт Оскар Уайльд был блестящим собеседником, о чем свидетельствовали многие его современники, и обладал неподражаемым чувством юмора, которое не изменило ему даже в самый тяжелый период жизни, когда он оказался в тюрьме. Мерлин Холланд, внук и биограф Уайльда, воссоздает стиль общения своего гениального деда так убедительно, как если бы побеседовал с ним на самом деле. С предисловием актера, режиссера и писателя Саймона Кэллоу, командора ордена Британской империи.* * * «Жизнь Оскара Уайльда имеет все признаки фейерверка: сначала возбужденное ожидание, затем эффектное шоу, потом оглушительный взрыв, падение — и тишина.
Проза И. А. Бунина представлена в монографии как художественно-философское единство. Исследуются онтология и аксиология бунинского мира. Произведения художника рассматриваются в диалогах с русской классикой, в многообразии жанровых и повествовательных стратегий. Книга предназначена для научного гуманитарного сообщества и для всех, интересующихся творчеством И. А. Бунина и русской литературой.
Владимир Сорокин — один из самых ярких представителей русского постмодернизма, тексты которого часто вызывают бурную читательскую и критическую реакцию из-за обилия обеденной лексики, сцен секса и насилия. В своей монографии немецкий русист Дирк Уффельманн впервые анализирует все основные произведения Владимира Сорокина — от «Очереди» и «Романа» до «Метели» и «Теллурии». Автор показывает, как, черпая сюжеты из русской классики XIX века и соцреализма, обращаясь к популярной культуре и националистической риторике, Сорокин остается верен установке на расщепление чужих дискурсов.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.