Исторический роман - [10]

Шрифт
Интервал

То же можно сказать и о его будничных героях. Они с неподражаемым реализмом передают как привлекательные, так и ограниченные черты англичанина из "средних классов"; но, что еще важнее, — именно такой выбор главного действующего лица позволяет Скотту давать картины критических переходных моментов истории, никем не превзойденные по законченности и полноте. Белинский это понял лучше всех критиков. Он анализирует различные романы Скотта и находит, что второстепенные персонажи, по большей части, в них интереснее, чем герои. Однако, Белинский дает резкий отпор всем, кто упрекает за это Вальтер Скотта:

"Это так и должно быть в произведении чисто эпического, характера, где главное лицо служит только внешним центром развивающегося события и где оно может отличаться только общечеловеческими чертами, заслуживающими нашего человеческого участия: ибо герой эпопеи есть сама жизнь, а не человек! В эпопее событие, так сказать, подавляет собой человека, заслоняет своим величием и своей огромностью личность человеческую, отвлекает от нее наше внимание своим собственным интересом, разнообразием и множеством своих картин"[5].

Белинский глубоко прав, подчеркивая чисто эпический характер романов Вальтер Скотта. Во всей истории романа, — быть может, за исключением Фенимора Купера и Льва Толстого, — нет произведений, настолько близких к старому эпосу. Как мы увидим, эта эпичность теснейшим образом связана с исторической тематикой, притом не просто с обращением к истории вообще, а с особенностью исторической тематики Скотта, — т. е. с выбором таких периодов и таких общественных слоев, которые дают наибольший материал для изображения самодеятельности людей, непосредственной общественности и публичности жизни в духе греческого эпоса. Это делает Вальтер Скотта великим, эпическим писателем той "героической древности", в которой и берет свое начало подлинная эпичность (как ее понимают Вико и Гегель). Позднее мы покажем, что народность Вальтер Скотта как художника тоже связана с подлинно эпическим характером его тематики и способа художественного изображения.

Произведения Вальтер Скотта нисколько не похожи на попытки современных нам буржуазных писателей гальванизировать старый эпос и искусственно возродить его форму: нет, это самые настоящие романы. Хотя они тематически очень часто углубляются в старые времена, в "героическую эпоху", эпоху "детства человечества", художественно они принадлежат к поре "возмужания" и прогрессирующего торжества жизненной прозы. Это имеет большое внутреннее значение для композиции романа и концепции скоттовского "героя". Герой его романов, в своем роде, так же типичен для этого жанра, как типичны Ахиллес или Одиссей для подлинной героической эпопеи. Именно тогда, когда роман, как у Вальтер Скотта, больше всего приближается к эпосу, различие этих двух типов героя проливает наиболее. яркий свет на решающее различие между эпосом и романом. Эпические герои, — говорит Гегель, — это "цельные индивиды, которые блестяще соединяют в себе все то, что рассеяно по частям в национальном характере, и остаются при этом великими, свободными, человечески прекрасными характерами". Поэтому "такие главные лица получают право " быть поставленными на вершину и рассматривать важнейшие события в связи со своей индивидуальностью"[6]. Главные фигуры Вальтер Скотта — тоже национально-типические характеры, но они уже не представляют собой обобщающих вершин, а только честную посредственность. Те были национальными героями жизни, воспринимаемой поэтически, эти являются героями жизни прозаической.

Нетрудно понять, как эти противоположные концепции героев вытекают из основных требований романа и эпоса. Ахиллес — центральная фигура эпоса не только по тому значению, которое ему дается композицией: он на голову выше всех своих партнеров, это поистине солнце, вокруг которого вращаются планеты. Герои Скотта, как центральные фигуры романа, имеют совсем другое назначение. Их задача — быть посредниками между теми крайностями, борьба которых заполняет роман и через столкновение которых художественно изображен великий общественный кризис. B развитии фабулы, действие которой сосредоточено вокруг личности и судьбы такого героя, ищется и находится нейтральная почва, на которой крайние противостоящие друг другу общественные силы могут быть приведены к взаимному пониманию человечной связи. Вальтер Скотт проявляет здесь удивительную гибкость и находчивость.

В литературной критике эта скромная, но неисчерпаемая и высоко художественная изобретательность Вальтер Скотта никогда не получала должной оценки, несмотря даже на то, что Гете, Бальзак и Пушкин признавали в этом отношении Скотта великим писателем.

Вальтер Скотт изображает в своих романах большие исторические кризисы, он сталкивает между собой глубоко враждебные и стремящиеся уничтожить друг друга общественные силы. Так как люди, представляющие такие силы, это представители своего направления, целиком захваченные одной страстью, то возникает опасность, что их борьба превратится во взаимное уничтожение, которое будет восприниматься читателем как нечто внешнее и не возбудит в нем человеческое сочувствие или участие.


Еще от автора Георг Лукач
Наука политики. Как управлять народом (сборник)

Антонио Грамши – видный итальянский политический деятель, писатель и мыслитель. Считается одним из основоположников неомарксизма, в то же время его называют своим предшественником «новые правые» в Европе. Одно из главных положений теории Грамши – учение о гегемонии, т. е. господстве определенного класса в государстве с помощью не столько принуждения, сколько идеологической обработки населения через СМИ, образовательные и культурные учреждения, церковь и т. д. Дьёрдь Лукач – венгерский философ и писатель, наряду с Грамши одна из ключевых фигур западного марксизма.


Об ответственности интеллектуалов

"Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены" #1(69), 2004 г., сс.91–97Перевод с немецкого: И.Болдырев, 2003 Перевод выполнен по изданию:G. Lukacs. Von der Verantwortung der Intellektuellen //Schiksalswende. Beitrage zu einer neuen deutschen Ideologie. Aufbau Verlag, Berlin, 1956. (ss. 238–245).


Рассказ или описание

Перевод с немецкой рукописи Н. Волькенау.Литературный критик., 1936, № 8.


Экзистенциализм

Перевод с немецкого и примечания И А. Болдырева. Перевод выполнен в 2004 г. по изданию: Lukas G. Der Existentialismus // Existentialismus oder Maixismus? Aufbau Verbag. Berlin, 1951. S. 33–57.


Теория романа

Новое литературное обозрение. 1994. № 9 С. 19–78.


К истории реализма

"Я позволил себе собрать эти статьи воедино только потому, что их основная тенденция не лишена актуальности. Во-первых, у нас еще распространены - хотя и в более скрытой форме - вульгарно-социологические теории, стирающие разницу между величием подлинной классики и натуралистическим эпигонством. Во-вторых, современный фашизм делает все для того, чтобы исказить и фальсифицировать историю литературы. Его лакеи забрасывают грязью великих реалистов прошлого или стремятся превратить их в предшественников фашизма.


Рекомендуем почитать
Отнимать и подглядывать

Мастер короткого рассказа Денис Драгунский издал уже более десяти книг: «Нет такого слова», «Ночник», «Архитектор и монах», «Третий роман писателя Абрикосова», «Господин с кошкой», «Взрослые люди», «Окна во двор» и др.Новая книга Дениса Драгунского «Отнимать и подглядывать» – это размышления о тексте и контексте, о том, «из какого сора» растет словесность, что литература – это не только романы и повести, стихи и поэмы, но вражда и дружба, цензура и критика, встречи и разрывы, доносы и тюрьмы.Здесь рассказывается о том, что порой знать не хочется.


Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.