Исторический очерк: Никита Хрущев, Доклад на закрытом заседании XX Съезда КПСС - [25]

Товарищ Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года, на основании клеветнических материалов, без санкции прокурора СССР, которая была в конце-концов получена только 15 месяцев спустя после ареста.

Расследование дела Эйхе происходило при самом грубейшем нарушении советской законности и сопровождалось преднамеренной фальсификацией.

Эйхе был вынужден под пыткой подписать заранее заготовленный следователями протокол его признания, в котором он и некоторые другие видные партийные работники обвинялись в антисоветской деятельности.

1 октября 1939 года Эйхе послал заявление Сталину, в котором он категорически отрицал свою вину и просил расследования своего дела. В этом заявлении он писал:

„Нет худшего несчастья, чем сидеть в тюрьме правительства, за которое я всегда боролся“.

Сохранилось и второе заявление Эйхе, которое он писал Сталину 27 октября 1939 года; в нем он приводит факты, очень убедительно опровергающие клеветнические обвинения, выдвинутые против него, доказывая, что, с одной стороны, это провокаторское обвинение было делом рук действительных троцкистов, аресты которых он санкционировал в качестве первого секретаря партийного комитета Западно-Сибирского края и которые составили заговор с целью отомстить ему; с другой стороны, это обвинение явилось результатам фальсификации материалов следственными работниками.

В своем заявлении Эйхе писал:[12]

„… 25 октября этого года мне сообщили, что следствие по моему делу закончено. Меня ознакомили с материалами этого следствия. Если бы я был виновен хотя бы в сотой доле тех преступлений, в которых меня обвиняли, я никогда не посмел бы посылать вам это предсмертное заявление; но я не виновен ни в одном из этих преступлений, в моем сердце нет ни тени низости. Я еще никогда не лгал вам и теперь, стоя одной ногой в могиле, я тоже ни лгу. Все мое дело — это типичный пример провокации, клеветы и нарушения основ революционной законности…

… Те признания, которые составляют часть моего „дела“, не только абсурдны, но, кроме того, содержат в себе клевету на Центральный Комитет ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров, так как настоящие резолюции ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров, которые составлялись не по моей инициативе и без моего участия, представлены как враждебные акты антиреволюционных организаций, составленные по моей инициативе…

Я перехожу теперь к самой унизительной поре моей жизни — к моей действительно серьезной вине перед партией и перед вами. Эта вина — мое признание в контрреволюционной деятельности… Но положение было таково: я не смог вынести тех пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев особенно первый из них — он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили и, используя это знание, причинял при допросах страшную боль — меня вынудили обмануть себя и других (своим признанием).

Большая часть моего признания была подсказана или прямо продиктована Ушаковым, а остальное — это воспроизведенные мною материалы, собранные НКВД в Западной Сибири, за которые я взял на себя полную ответственность. Если в той легенде, которую сфабриковал Ушаков и которую я подписал, что-либо не совпадало, меня вынуждали подписывать новые варианты этой легенды. Так же поступили и с Рухимовичем, которого сначала наметили членом запасной сети и имя которого потом просто вычеркнули, не сказав мне даже об этом. Так же поступили с руководителем запасной сети, будто бы созданной Бухариным в 1935 году.

… Я прошу вас, я умоляю вас вновь рассмотреть мое дело не для того, чтобы пощадить меня, но для того, чтобы разоблачить всю ту гнусную провокацию, которая, как змея, обволокла теперь — стольких людей из-за моей слабости и преступной клеветы. Я никогда не предавал ни вас, ни партию. Я знаю, что гибну из-за гнусной, низкой провокации врагов партии и народа, которую они сфабриковали против меня“.

Казалось бы такое важное заявление заслуживало внимания ЦК и должно было бы быть им рассмотрено. Однако этого не произошло. Заявление было передано Берии, а страшные мучения товарища Эйхе, кандидата Политбюро, продолжались.

2 февраля 1940 года Эйхе судили. На суде он не признал за собой никакой вины. Он сказал следующее:[13]

„Во всех моих так называемых признаниях нет ни слова — правды; подписи, которые я поставил под этими признаниями, — вымучены. Я сделал признание под давлением следователя, который со времени моего ареста все время подвергал меня пыткам. После этих пыток я стал писать вся эту бессмыслицу… Для меня важнее сказать здесь суду, партии и Сталину, что я невиновен. Я никогда не был виновен в каком-либо заговоре. Я умру, веря в правильность политики партии, как я верил в нее в течение всей моей жизни“.

4 февраля Эйхе был расстрелян. (Возмущение в зале.) Теперь точно установлено, что дело Эйхе было сфабриковано, он был посмертно реабилитирован.

Рудзутак, кандидат Политбюро, член партии с 1905 года, человек, который провел 10 лет на царской каторге, категорически отказался перед судом от вынужденного от него признания. В протоколе сессии Военной Коллегии Верховного Суда есть следующее заявление Рудзутака:

„… Единственная просьба, с которой он обращается к суду, это сообщить ЦК ВКП(б), что в НКВД есть еще не ликвидированный Центр, ловко фабрикующий дела и заставляющий невинных людей сознаваться в преступлениях, которых они не совершили; у обвиняемых нет возможности доказать, что они не участвовали в преступлениях, о которых говорится в таких признаниях, вымученных от различных лиц. Методы следствия таковы, что они вынуждают людей лгать и клеветать на невинных, не замешанных ни в чем людей, не говоря уже о тех, кто уже обвинен.