Исторические записки. Т. VII. Жизнеописания - [6]

спокойствие и где опасность?» [254, т. V, с. 2549-2550]; в той же главе приведены стенания Ли Сы: «Нет большего позора, чем быть презренным и ничтожным; нет большего горя, чем быть бедным и пребывать в отчаянном положении» [там же, с. 2549]; «Я слышал, что даже мудрец совершает ошибку в одном деле из тысячи, а глупый хотя бы одно из тысячи дел делает правильно. Поэтому и говорят: даже в словах глупца мудрый сумеет найти что-то полезное для себя», — Гуань-цзюнь (гл. 92) [там же, с. 2618]; «Слушать советы — основа любого дела, составлять планы — главное в осуществлении дел... К успеху приводит не что иное, как твердость в принятии решений, а сомнения — гибель для всякого дела... Потому и говорится: нерешительный тигр хуже жалящей пчелы, рысак, который топчется на месте, не стоит самой захудалой клячи, которая хоть и медленно, но идет вперед» [там же, с. 2625]. В гл. 124 приводится назидательная поговорка: «Разве можно считать добродетельным того, кто, познав жэнь ("милосердие") и и ("долг"), стремится получить от них выгоду?» [254, т. VI, с. 3182]. Поэт Сыма Сян-жу (гл. 117) обращался к императору с такими словами: «Проницательный видит то, что еще не сбылось, мудрый избегает опасности еще до того, как она появится, несчастие всегда таится в неизвестности и возникает перед человеком неожиданно» [там же, с. 3054].

Многое из рассказанного в биографиях используется историком для призывов: к правителям — действовать осмотрительнее, разумнее, гуманнее, не рубить с плеча, не свирепствовать; к слугам правителя — быть скромнее, сдержаннее, знать свое место. Именно в этом ключе звучит и рекомендация Лу Чжун-ляня яньскому военачальнику: «Мудрый человек не отказывается от выгод, которые предоставляет ему ситуация; храбрый муж не относится равнодушно к гибели людей и потере репутации; преданный слуга не ставит себя впереди своего правителя» (гл. 83). Правы западные авторы А.Коэн и Д. Твитчетт, подчеркнувшие дидактико-моралистический характер многих жизнеописаний тайшигуна (см. [160, с. 97; 201, с. 102].

Труд Сыма Цяня несомненно отвечал тем задачам, которые ставил перед историческим сочинением и Полибий: от истории требуется правдивой записью деяний и речей дать любознательным людям непреходящие уроки, наставления.

Необходимо ответить и на вопрос, насколько сильна трагическая тональность ле чжуаней. Пожалуй, трудно согласиться с мыслью Д. Твитчетта, согласно которой трагическая окрашенность биографий на Западе не имеет своего аналога в Китае. [22] Тацит писал: «Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих жестокими битвами, смутами и распрями, о временах диких и неистовых» [85, т. II, с. 5]. Но и китайский историк мог сказать то же самое, ибо описывал многовековые распри периодов Чуньцю и Чжаньго, кровавые битвы между княжествами, жестокости периода Цинь, самодурство отдельных ванов, коварство придворных клеветников. Все это с трагической силой проявилось и в судьбах сотен тысяч рядовых жертв междоусобиц, и в жизни видных деятелей эпохи. А разве не отзывается болью трагедия Бо И и Шу Ци (гл. 61), которые, посчитав свержение власти дома Инь и приход чжоуского правления безнравственной акцией, сознательно отказались от чжоуского хлеба и ушли на гору Шоуян, где питались одними травами и погибли от голода.

Столь же трагичны судьбы У Цзы-сюя (гл. 66) или поэта Цюй Юаня (гл. 84). Первый, несмотря на большие заслуги, был оклеветан перед уским ваном и приговорен к самоубийству. Труп его зашили в кожаный мешок и сбросили в Янцзы. Чуский поэт Цюй Юань, лишенный всех титулов и изгнанный с родины, утопился в реке Мило. В своей поэме «С мужеством в сердце» он писал о вынужденном одиночестве: «Стараюсь сдерживать чувство разочарования, Гасить обиды и быть сильным. И хотя я столкнулся с грязью, Но не сменил своих устремлений» (гл. 84). Не случайно в эпилоге главы Сыма Цянь говорит, что, лишь прочитав произведения поэта и побывав на месте его гибели, он по-настоящему понял, каким был этот человек. Число трагических эпизодов и судеб в жизнеописаниях Сыма Цяня весьма велико, что отражает эмоциональный настрой самого историка, который страстно обличал корыстолюбие, подлость, несправедливость.

И наконец, Ле чжуань больше, чем любой из пяти разделов Ши цзи, демонстрирует собой единство истории и литературы. Говоря о «Жизнеописаниях» Сыма Цяня, Н.И.Конрад подчеркивал, что они являются «своеобразными новеллами, в которых есть все, что требуется именно в литературном произведении — сюжет, герой, авторское отношение к сообщаемому... Какой огромный, сложный мир создал этот автор — какими красочными, яркими, выразительными, беспредельно разными людьми его заселил!» [40, с. 508-509].

Касаясь особенностей художественного языка Ши цзи и характерных его элементов, прежде всего хотелось бы особо выделить склонность историка к поэтическим пассажам в тексте и вообще к поэзии. Сыма Цянь поместил в «Жизнеописаниях» [23] фрагменты крупнейших поэм Цюй Юаня — «Поэма гнева и скорби» и «С мужеством в сердце», поэму Цзя И «Оплакиваю Цюй Юаня» (гл. 84), поэмы Сыма Сян-жу «О великом человеке» — об У Цзы-сюе — и «Императорская охота», об ошибках Эр-ши (гл. 117), предоставив, таким образом, место лучшим образцам древнекитайской поэзии. Часто встречаются в главах отдельные строфы стихов или песен, вложенные в уста героев (в гл. 7 — стихи Сян Юя, в гл. 8 — стихи Лю Бана, в гл. 9 — песня Чжао-вана, в гл. 27 — стихи У-ди, в гл. 126 — песня Ю Мэна и т.д.). Нередко цитируются стихи из