Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г. - [80]
Управление Церковью, как оно происходило во второе патриаршество Афанасия, не только никого из врагов его не примирило с ним, но еще более раздуло взаимную вражду. Константинопольские клирики, по известиям Пахимера, стеснены были патриархом в разных отношениях до последней степени. Патриарх захотел поставить их на строго монашескую ногу. Он вздумал подчинить их тем же правилам, которыми должны руководиться действительные монахи. Так, под тем предлогом, что клирикам прилично соблюдать евангельские требования о нестяжательности, патриарх отнял у них церковные доходы, приказав им выдавать самый скудный годовой оклад. В Софийском храме заведены были какие‑то денные и ночные службы, так что клирики почти лишены были возможности отдохнуть от труда; бедность их простиралась так далеко, что, возвратившись домой от церковных служб, они, за неимением прислуги, сами себе должны были готовить скудную пищу. Некоторые из клириков жаловались, что они дошли до такой бедности, что им остается одно: ходить по чужим домам и собирать милостыню, к унижению своего звания. Значительное число церковных должностей, по приказанию патриарха, занято было монахами, ропот среди константинопольских клириков все увеличивался и увеличивался. Они входили со своими представлениями относительно тяжести и бедственности их положения и к патриарху, и самому царю, но их жалобы оставались без внимания.[603]
Но не одни константинопольские клирики чувствовали тяжесть сурового Афанасиева режима. Монахи и все вообще византийское общество должны были изведать на себе строгость патриарха. Между неизданными письмами патриарха Афанасия есть одно с таким заглавием: «К императору», — в котором испрашивается, чтобы издан был эдикт, которым запрещалось бы с субботы на воскресенье и в воскресенье всем посещать бани и харчевни.[604] Вероятно, под влиянием этого письма император Андроник издал в 1306 году новеллу, в которой приводится в исполнение сейчас указанное желание патриарха с присоединением разного рода иных запретов, как кажется, тоже внушенных царю Афанасием же. Приведем некоторые определения из этой новеллы Андроника. Здесь говорилось: «Праздничные дни, и в особенности воскресные, надлежит верующим проводить не работая, посещать в эти дни храмы Божии, избегать пиршеств и пьянства; харчевни и бани должны быть закрыты, начиная от девятого часа (вечером в субботу) до девятого же часа (вечером) в воскресенье; в течение ночей харчевни должны быть закрыты с заходом солнца, ибо виноторговцам достаточно дня упражнения в их зле». В той же новелле все вообще христиане призываются помнить страх Божий и избегать всего того, что возбуждает гнев Божий. Затем перечислены более тяжкие грехи, которые оскорбляют Бога, и замечено, что за эти грехи нужно судить по закону без всякого лицеприятия. Новелла не оставляет без внимания и монахов. О монахах здесь говорится: «Монахи и монахини не должны жить в городах беспорядочно, но сообразно с законами и канонами. Если же кто из них впадет в прегрешение и не думает сам о покаянии, таких против воли сажать в затвор на хлеб и на воду».[605] Некоторые монахи под влиянием строгостей, применяемых к ним патриархом, чувствуя себя несчастными, побежали из константинопольских монастырей и искали себе убежище у фрериев, латинских монахов в Пере.[606]
Таким образом, Афанасий во вторичное патриаршество повторил свое первое патриаршество.[607] Общее неудовольствие против патриарха выразилось в том, что ему стали наносить очень чувствительные оскорбления, а так как император не особенно строго наказывал виновников таких деяний, то патриарх не счел возможным оставаться на кафедре и удалился на покой.[608]
К чести патриарха Афанасия нужно сказать, что он удалился от дел с большим спокойствием духа. До нас сохранилась грамота Афанасия, в которой он выражает вторичное отречение от кафедры. Как не похожа она на духовное завещание Арсения, на те речи, с которыми оставлял кафедру Иоанн Созопольский и др.! Она проникнута духом примирения со всеми и всепрощения. Он молит здесь, чтобы Бог ниспослал Свою милость архиереям, сенату, священникам, монахам, воинам, всем согражданам — бедным и богатым, мужчинам и женщинам.[609] Мы не можем отказать Афанасию в величии души и мужестве.
По отречении Афанасия от Константинопольского патриаршества, кафедра почти два года оставалась вакантной. Наконец, в патриархи был избран Кизический митрополит Нифонт (1313— 1315), представлявший собой курьезную личность в ряду других патриархов столицы. В нем было много качеств, совершенно не нужных для патриарха, и ни одного необходимого для архипастыря. Нифонт был совершенно необразован. Он не только не обнаруживал знакомства с наукой светской и духовной, он был едва грамотен, своей рукой он не умел написать букв азбуки. Но зато Нифонт проявлял необыкновенные хозяйственные способности. Он искусно умел разводить деревья, ухаживать за виноградниками, производить всякие постройки и вообще вести этого рода дела так, чтобы с каждым годом «увеличивались его закрома для хлеба, погреба для вина и кошельки для денег». Он любил внешний блеск и помпу. Его платье отличалось пышностью, стол — роскошью, он холил свое тело, как женщина, заботился о том, чтобы не слишком растолстеть и не испортить цвета лица, любил разъезжать на статных, но бешеных лошадях. У него была та странность, что он охотно занимался женскими рукодельями, он отдавался этому занятию со страстью, которой он не в силах был противиться. Такая странность развила в нем любовь к женскому обществу. О Нифонте известно, что он брал на себя заведывание постройками в женских монастырях; два побуждения руководили им в этом случае — он наживался, производя постройки, а главное — находился в обществе женщин, по словам историка, ради кутежей и пирушек с ними. Судя по тому, что мы о нем сказали, можно было бы подумать, что мы имеем дело с очень ветреным, но не злым человеком. В действительности же было не так. Нифонт был человеком завистливым и ненавистливым. Если кто‑нибудь делался популярным, начинал пользоваться уважением царской семьи, таковой делался жертвой завистливого патриарха. Он начинал нашептывать на такого человека царю, сплетал на него небылицы, вообще поступал, по выражению историка, «как ливийская змея».
