Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г. - [77]
Все эти и подобные проявления архипастырской деятельности Афанасия, вероятно, слишком суровой и резкой, в некоторых случаях привели к тому, что общество церковное и гражданское сильно вознегодовало на патриарха. Пахимер очень решительно говорит о той ненависти, какую возбудил патриарх в византийском обществе своими мерами. По словам историка, Афанасий для всех сделался крайне тяжел своей цензурой, простирающейся до последних мелочей. Его необычайную суровость объясняли строго монашеской его предшествующей жизнью и незнанием обычаев света,[579] По замечанию Пахимера, явно не беспристрастному, в Византийской церкви и государстве будто бы от мероприятий патриарха вышел такой же хаос, о каком говорил философ Анаксагор как о первоначальной стадии бытия мира.[580] Патриарх вынужден был подать прошение Андронику о своей отставке. Даже и Григора не скрывает, что такое прошение вызвано было общим негодованием на патриарха. «Оно, прошение, — говорит историк, — было вызвано возмущением всех архиереев, монахов и мирян, которые не могли долее сносить духовной суровости патриарха; они сначала бранили его тайно, сквозь зубы, а потом и открыто, почти в глаза и в его присутствии; они готовы были даже растерзать его (sic!), если бы он далее стал удерживать за собой патриаршество».[581] Сам император не счел более возможным поддерживать патриарха, и он удалился в один монастырь.
Патриарх оставил кафедру, но не хотел примириться со своей участью. Он задумал дело странное, нелепое — отомстить за свое унижение всей Византийской церкви и отомстить самым удивительным образом. Григора, возмущаясь этим нелепым деянием патриарха, в таких чертах описывает изумительный поступок Афанасия. «Взяв лист бумаги, Афанасий собственноручно написал на нем епитимью отлучения на все царское семейство, на архиереев, на клириков, на высшее сословие и простой народ за то, что не позволили ему удержать патриаршество до конца его жизни. Потом, положив грамоту в половинки раковины, бросил ее в какое‑то углубление в стене Софийского храма. Здесь она и скрывалась целый год. Затем она неожиданно была найдена мальчиками, искавшими гнёзда во впадинах стен. Грамота была показана сначала клиру Св. Софии, а наконец и царю. Молва о ней прозвонила уши всех, поднялся всеобщий ропот, и если бы царь не успел сдержать волнение, недовольные, пожалуй бы, растерзали Афанасия. Это принесло, — замечает историк, — большой срам бывшему патриарху и связало языки его защитников». Григора далее рассуждает, почему такая тайная епитимья должна быть признана не соответствующей своей цели — и его рассуждения вполне верны. Григора говорит о вышеупомянутой грамоте вообще, не раскрывая подробностей. Другой историк — Пахимер — приводит большие отрывки из этой хартии, которые, по своему характеру, представляются более мягкими, чем как представляется по Григоре.[582] Кроме этой Грамоты Афанасий написал письмо к императору, в котором он отказывается от кафедры, но при этом, как с одной стороны выражает горделивую уверенность в своей святости, так и подвергает отлучению и анафеме своих врагов в сей и будущей жизни.[583] Но доскажем любопытную историю с грамотой отлучения. Император Ддроник, по открытии ее среди птичьих гнезд, послал ее к экспатриарху Афанасию и спрашивал, что это значит? Афанасий, к чести его, не настаивал на важности своей грамоты, смягчился, просил и себе прощения, и прощал всех. «Так‑то разыгралась, сверх всякого чаяния, — говорит Григора, — эта драма».[584] Нет сомнения, ничем так Афанасий не повредил себе в мнении современников и потомства, как этой странной грамотой. Афанасий, при всех его аскетических достоинствах, нужно полагать, был не чужд честолюбия. Как скоро Афанасий почувствовал себя сошедшим с патриаршей кафедры, он совершенно растерялся: начал действовать как человек, потерявший всякое самообладание и благоразумие.
По отречении Афанасия от патриаршества, Константинопольскую кафедру занял Иоанн Созопольский (1294—1304). Он родом был из города Созополя. Вначале он был простым священником, не принадлежавшим, впрочем, ни к какому приходу (ίδικως), был женат, но потом оставил жену и сделался монахом в одном константинопольском царском монастыре архангела Михаила. Будучи монахом, он проявил ревность ко благочестию, не принял Лионской унии, а потому по воле Михаила Палеолога сослан был в ссылку. Впоследствии участь его была смягчена и он проводил жизнь в уединенной келии на одном из Принцевых островов. О доблести его и добродетелях узнал император Андроник при посредстве одного важного сановника — Тарханиота Главы (Γλαβας). Андроник вызвал его в Константинополь и сделал его здесь настоятелем одного монастыря. Императору он очень понравился; Андроник сделал его своим духовником и говорил: если Церковь признает Косьму (так он назывался до патриаршества) по его (Косьмы) кончине святым, то он дает свое согласие на это, а если Церковь не сделает этого, то он сам, император, лично все‑таки будет считать его за святого.
