Историческая память в социальных медиа - [23]
Социальное время цифрового общества скоротечно – его реальность обновляется куда быстрее, чем традиционные мерки человеческой истории, для которой при жизни трех прямо сменяющихся поколений все еще длится «настоящее». Поскольку интернет как среда общения ориентирован на злободневную информацию (что не исключает значимости доступа в его рамках к информации «вечной» и надежной), краткосрочной и быстро теряющей свою актуальность, сервисные субкультуры предаются забвению примерно за десятилетие. Кроме того, память интернета живет в условиях, гораздо более жестких, чем природная среда офлайнового мира. Физические носители памяти серверов должны обновляться каждые 7–8 лет, программное обеспечение быстро устаревает морально, хостинг требует систематической регулярной оплаты. Тем не менее, Сеть очень велика. Настолько велика, что в ней все найдется – если искать достаточно долго.
Важно отметить, что источники медиапамяти далеки от селекторной картографии исторической памяти, оперирующей оппозициями высокое/низкое, элитарное/массовое, научное/повседневное. Ресурсом памяти может выступать любой объект, способный сохранять информацию о прошлом, его следы. Чем больше информации сохраняет объект, тем выше его мощность как ресурса памяти. Профессиональные историки подразделяют исторические источники на вещественные, письменные, устные, лингвистические, этнографические, фото- и кинодокументы и проч. Эта классификация довольно условна, поскольку конкретный артефакт может отвечать критериям разных видов, а извлекаемая информация не в малой степени определяется интерпретативной стратегией самого историка. Артефакты (вещественные источники) по мере своего старения превращаются либо в антиквариат, либо в мусор. Если мусору повезет, по прошествии длительного периода его раскопают археологи, добравшиеся до интересующего их культурного слоя – слоя земли на местах человеческих поселений, содержащего следы или остатки деятельности человека.
Мусор – это завтрашний культурный слой, который вчера был востребованным артефактом. Сегодня он уже не используется по прямому назначению, но он пригоден для суждений о тех практиках, которые привели к его возникновению.
Однако сегодня социальная деятельность оседает пленкой следов и артефактов не только непосредственно на поверхности литосферы. Виртуальный мир интернета подчинен тем же законам, что антропогенная реальность в целом. В нем оседают файлы, переставшие использоваться. Они содержат огромные объемы информации, способные многое прояснить для тех, кто возьмет на себя труд их открыть и не пожалеет времени на знакомство с ними. История интернета уже включает расцвет и забвение разных сервисов, коммуникация внутри которых подчинялась как принципам организации работы канала (размер и формат сообщений, частота коммуникативных ходов, языковые практики), так и процессам, протекавшим в «большом» (или малом – зависит от точки отсчета) офлайн-мире. Впрочем, специфика сервисных субкультур, хотя и затрудняет восприятие внутренней логики коммуникации для внешнего наблюдателя, не является непреодолимым барьером. Осевшие на мертвых сайтах и забытых форумах сообщения могут дать куда более надежное представление об общественном сознании и ментальности эпохи, чем все предшествующие «вещи».
На первый взгляд, информация превращается в мусор в условиях непрерывной увеличивающейся информационной нагрузки без каких-либо дополнительных факторов. Ее слишком много, чтобы ею можно было качественно и критично оперировать, слишком много, чтобы просмотреть и отсортировать. Тем не менее, каждый из нас по мере желания и возможностей вступает в эти джунгли и преодолевает информационную перегрузку, добывая знания или развлекаясь. В итоге выбор сводится не к ценности информации, а к приоритетам ее потребителя. Поэтому на платформе киберпространства каждый из нас формирует свое информационное поле, в котором мы неплохо (как нам кажется) ориентируемся, даже если оно постепенно приобретает черты «информационного пузыря».
Современный интернет – неотъемлемая часть социальной жизни. Он обслуживает и глобальные геополитические потребности, и повседневные нужды частных лиц. Репутация его киберпространства растет по мере роста пользовательской аудитории. Однако едва ли не ab ovo интернету не чужда была слава
всемирной помойки. Во многом ее обеспечивала киберкультура и жанр киберпанка, поддерживающие представления об интернете как среде анархической свободы самовыражения, в которой свободные от государственного и корпоративного принуждения анонимы излагают и публикуют любые сообщения, независимо от того, как они могут быть расценены с позиций цензуры, морали, авторского и уголовного права. Образ анархичного киберпространства интернета наглядно описал М. Дери: «И вот, электронно-бестелесные, мы рассылаем по всему свету электронные письма, в режиме реального времени отсылаем и посылаем сообщения в чатах, тусуемся на BBS и в телеконференциях UseNet. Мы безразлично просматриваем сетевые конференции и устраиваем флеймы и ROTFLOL. Мы обмениваемся порнографическими gif-ами и вертимся на анонимных онлайновых порнотусовках. Мы бродим по последней версии Сети, Всемирной паутине, перескакивая от цифровых видеоклипов к обрывкам аудио и текстам, которым нет конца» [Дери, с. 12]. Такой интернет – альтернативная социальная реальность, противостоящая рутинной социальной реальности с ее аномией и отчуждением. В ней сняты многие традиционные запреты и, одновременно, отсутствуют традиционные риски, поэтому она так привлекательна для детей, подростков и молодежи. «Мусорную» славу интернет заслужил именно благодаря стиранию границ приватного и публичного, открытому обсуждению тем, табуированных для официальных общественных пространств предшествующих эпох.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
«Медный всадник», «Витязь на распутье», «Птица-тройка» — эти образы занимают центральное место в русской национальной мифологии. Монография Бэллы Шапиро показывает, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Первоначально святые защитники отечества изображались пешими; переход к конным изображениям хронологически совпадает со временем, когда на Руси складывается всадническая культура. Она породила обширную иконографию: святые воины-покровители сменили одеяния и крест мучеников на доспехи, оружие и коня.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
В первые послевоенные годы на страницах многотиражных советскихизданий (от «Огонька» до альманахов изобразительного искусства)отчетливо проступил новый образ маскулинности, основанный наидеалах солдата и отца (фигуры, почти не встречавшейся в визуальнойкультуре СССР 1930‐х). Решающим фактором в формировании такогообраза стал катастрофический опыт Второй мировой войны. Гибель,физические и психологические травмы миллионов мужчин, их нехваткав послевоенное время хоть и затушевывались в соцреалистическойкультуре, были слишком велики и наглядны, чтобы их могла полностьюигнорировать официальная пропаганда.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .