Историческая литургика - [4]

Ну возьмем для примера какой-нибудь всем известный элемент Литургии, допустим, Малый вход. В ранней Церкви это просто был вход епископа со свитой в храм и так начиналось богослужение. Т. е. это было функциональное действие, а отнюдь не символ. Оно ничего не символизировало ещё. Оно было равно самому себе — входу в храм. Но поскольку храм был образом Царства небесного, его иконой (и это опять не символ, а таинственная реальность), то вход имел свою образную семантику: вход ко Христу, в Его Царство. Это — то, что мы будем называть реализмом.

Затем, когда к Литургии прибавились антифоны и проскомидия, вход оказался где-то в середине Литургии оглашенных. Т. е. он потерял свое функциональное значение и образ его сразу стал обрастать символическими трактовками. Стали рассуждать так: ведь во время Малого входа несут Евангелие, проповеданное Христом, и в это же время поют заповеди Блаженств (данные во время Нагорной проповеди). Ага! Значит это символическое изображение Христа, выходящего на проповедь. А Великий вход символизирует Его Крестный путь на Голгофу. Ведь в это время переносят Св. Дары (т. е. Христа) с жертвенника на престол! Значит престол — это Голгофа, а жертвенник — Вифлеемская пещера. Отсюда и звездица над дискосом, который символизирует ясли. Видите, сколько сразу явилось символов? И так вся Литургия постепенно стала пониматься как простая иллюстрация, изображающая жизнь Иисуса Христа. А то, что такая трактовка совершенно не соответствовала смыслу произносимых молитв, никого не заботило. Потому что большинство молитв в то время стало тайными. Они произносились вполголоса и не противоречили произвольным символическим трактовкам. Но самые удивительные метаморфозы стали происходить с предметами, которые, попадая в сакральное пространство алтаря, естественно становились образами и выражениями иного (например, смерти Христа, как нож-копие). Но когда они утрачивали своё функциональное значение, они стали превращаться в самые неожиданные символы, как, например, рипиды или киворий (который первоначально был ковчежцем для хранения Даров, а потом превратился в золотую беседку, символизирующую Славу Божию). Это был постепенный процесс и он шел как бы по двум направлениям:

Первое задавалось соборным опытом участников богослужения. И это была ещё, так сказать, "реальная символика". Т. е. символ являет саму реальность того, что он символизирует и не отрывается от вербального уровня (литургического текста). И Кирилл Иерусалимский (+387) и даже ещё патриарх Герман (+730), известный комментатор Литургии, почти все образы воспринимают как реальные явления мира сверхбытия. Отсюда их терминология: «является», "яв ляет собой".

Но уже Симеон Солунский (+1429) видит только символы, которые бесконечно множатся и громоздятся друг на друга. Так престол это символ небесного трона и одновременно Голгофа и Гроб, а его столбы — 4 евангелиста или м.б. пророки или апостолы. А Скатерть на нем — плащаница Христова, священник — Сам Христос, а диаконы ангелы, а рипиды — ангельские крылья и т. д. и т. п. до мельчайших подробностей. Эти символы иллюстрируют благочестивые трактовки отдельных византийских интеллектуалов, но не имеют опоры на вербальном уровне. Они, проще говоря, субъективны.

К сожалению, именно этот произвольный субъективизм был заимствован у Византии Русью. И он так въелся в наше литургическое сознание, что стал восприниматься как само Священное Предание. По крайней мере, когда прот. А.Шмеман попробовал вернуться к первоначальному реализму, он был объявлен чуть ли не еретиком! Оно и понятно, литургический реализм остался сейчас только у католиков. А все Православие воспринимает себя как Византию после Византии.

6 ПРАВОСЛАВНЫЙ ОНТОЛОГИЗМ.

Поэтому если говорить о современном синтетическом восприятии, то идеалом для нас может быть, скорее, свт. Софроний Иерусалимский (+637), который находился где-то посредине между реализмом раннего христианства и беспросветным символизмом поздней Византии. Он, когда говорил о литургических образах, употреблял термин…………….[!ант и!т и!пе], близкий к лат. anticipation предвосхищение. По Канту антиципация — это априорное познание предметов восприятий ещё до самих этих восприятий, т. е. посредством чистого созерцания. Это именно то литургическое созерцание, о котором мы говорили. Ибо ведь мы же априорно знаем, что в Чаше — Кровь Христова. А то, что финальное явление Чаши «изображает» Вознесение, — это ноэтический компонент нашего знания — акт придания смысла. На этой основе строится т. н. православный онтологизм, который противоположен всякому субъективизму и имманентизму.

Потому что имманентизм — это стремление из себя (помимо Бога) воссоздать всякую реальность, в особенности же — реальность сятыни. Это чисто западный путь, который начинается с построения понятий и категорий, а кончается созданием духовных реальностей.

Православный онтологизм — "это принятие реальности от Бога, как данной, а не человеком творимой" (Флоренский). Следствием такого онтологизма является "смирение и благодарение". Православное восприятие всегда тяготело к онтологизму, к объективному статусу Божественной реальности и действенному приобщению к ней человеческой природы.