Источник (Долг) - [9]
Гиллель увлекся алхимией с детства, но никогда не пытался заниматься такой ерундой как «излечение неблагородных металлов» или выращивание гомункулуса. Насколько он знал, Иоганн тоже. Однако оба утверждали, что знают секрет создания философского камня или хотя бы догадываются о нем. Какой уважающий себя алхимик признается в обратном? Однако, взглянув правде в лицо, надо признать, что мистический камень никому не подвластен и никогда не будет найден. Моше[20] и тот преуспел лишь в увеличении массы золота, за счет неблагородных металлов. Сам Моше! Куда уж ему — жалкому конверсо или этому немецкому проныре равняться на вождя народа израильского.
— Какие формы, — тем временем восторгался Иоганн, составляя слова из крошечных литер. — Потрясающая точность. Сам Шеффер позавидовал бы. Ювелир потрудился на славу. Наверное, итальянец. Как вам только удалось достать такой набор?
— Надо отдать должное моему брату Ицхаку и его компаньону Якопо. У ростовщиков большие связи, друг мой. Достанут все что угодно и откуда угодно.
— Да и сам станок неплох. Научились, наконец, механизмы делать. Жаль, только состав чернил не меняется. По-прежнему смердят как кусок навоза.
— По-твоему это механизм? Так, жалкое подобие…
— Скажешь тоже. Не забывай, кто его придумал. Кто подарил всему миру печатную книгу. — Иоганн гордо выпрямился и ткнул себя пальцем в грудь, словно это великое изобретение было плодом его мысли. — Мы! Немцы. Может изобретения Леонардо для тебя тоже подобие… чего-то там.
— На твоем месте я бы гордился другим своим предком. Уж он-то на голову выше Гуттенберга и Леонардо.
— Кто же он такой?
— Я слышал, что Леонардо пытался создать человекоподобное существо из металла и дерева, — вкрадчиво молвил Гиллель. — Но у него так и не получилось.
— Потому что это прерогатива господа, а не ученого.
— Отнюдь. Если есть способ вырастить гомункулуса, то почему же нельзя создать механизм, способный подчиняться воле человека. Опираясь на опыт Альберта Великого, я могут с уверенностью сказать, что такое возможно.
— Так вот кто этот таинственный гений, — улыбнулся Иоганн. — И что же Альберт Великий смог создать такое, что не получилось у Леонардо?
— Как раз человеческий механизм. Говорят, что это была механическая девушка, прекрасное создание с кожей из тончайшего стекла. Ходить она не умела, поэтому Альберт держал ее в лаборатории. Девушка пела ему и была обходительней любого существа женского пола. Однажды в отсутствие мастера в лабораторию вошел его ученик Фома Аквинский. Девушка поприветствовала доминиканца, но тот в ужасе схватил со стола армиллярную сферу и разбил прекрасный механизм, посчитав его творением сатаны.
— Это просто легенда.
— Учитывая авторитет и познания Альберта Великого, я готов поверить, что все так и было.
— Может быть. Правду мы все равно не узнаем. Предоставь все эти споры гуманистам.
— Что же до нашего механизма, — Гиллель указал на печатный станок, — то я получил его всего на полгода, поэтому нужно успеть распечатать как можно больше.
— Полгода… Что ж, можно попробовать.
— Нужно. Если потребуется, наймем еще людей.
— Для этого нам придется снова разобрать станок и перенести наверх. Ты же не впустишь их в свою лабораторию.
— Знаю, знаю…
Некоторое время в погребе царило молчание. Наконец Иоганн закончил собирать слова и посмотрел на деревянный каркас печатного станка.
— А что случилось с тем механизмом, который создал Леонардо?
— Развалился…
Гиллель улыбнулся, и почти сразу вздрогнул. Сверху донеслась серия зловещих звуков, хорошо знакомая им обоим. Очень страшно и неприятно, когда ночью кто-то изо всех сил стучит в твою дверь. Можно конечно не открывать, но если это не какой-нибудь праздно шатающийся, а представитель власти или даже инквизиции, на следующее утро могут возникнуть большие проблемы. Иоганн тоже это услышал и в растерянности посмотрел на старого алхимика.
— Только этого не хватало. Сиди тихо.
Немец понимающе кивнул. Гиллель взял светильник и поплелся к лестнице. Мерзавцам все же не хватило ума убрать за собой. Наверняка альгвасилы обнаружили труп и теперь обходят дома. Впрочем, обыскивать заведение столь уважаемого человека, пусть и бывшего еврея, они не посмеют без разрешения городских властей. Если конечно у них нет черных жезлов… Гиллель надеялся, что нет. Когда за конверсо по ночам приходили представители инквизиции, на следующее утро о хозяевах домов обычно забывали, ибо те, как правило, не возвращались.
Добравшись до двери, которая к этому времени уже тряслась под ударами, Гиллель приоткрыл забранное в решетчатые прутья окошко и осторожно выглянул наружу. По ту сторону стоял высокий господин в широкополой шляпе. Алхимик кашлянул и самым твердым голосом, на какой был способен, произнес:
