Июнь 1514 года, Валенсия.
Патио был наполнен белым светом, словно первым снегом в начале зимы. Потрескавшиеся скульптуры сатиров и нимф замерли в танце между можжевеловыми кустами и гранатовыми деревьями. В небесах застыл бледный диск луны.
В центре у фонтана на мраморной скамье сидел Альвар Диас. Он был один, не считая двух сонных стражников в кирасах, охранявших вход во внутренний двор асьенды. Альвар поправил лежащую на коленях боевую толедскую шпагу. Застегнул верхние пуговицы затертого дублета. Убрал за ухо слипшуюся прядь дымчатых волос. Как мог привел себя в порядок, но все равно остался недоволен внешним видом. За ним должны были прислать в любой момент, представить кардиналу, а он выглядел точно бродяга — в дырявом плаще, сбитых сапогах и старой коричневой шляпе. Впрочем, как и любой другой одинокий идальго[1], не имевший возможности знать своих родителей. Гильдия фехтовальщиков, в которой он состоял, и которая была ему домом уже двадцать два года, обеспечивала его всем необходимым. Сам Альвар не стремился к богатству, славе или королевской милости. Семья, которую членам гильдии запрещалось создавать под страхом изгнания, его так же не интересовала. Он служил святой римской церкви, и это была наивысшая благость, а скудный заработок шел на покупку снаряжения, таверны и плотские утехи. Для человека новой эпохи он вел себя в меру по-христиански, и угрызения совести его не мучили, ведь грехи на то и существуют, чтобы их отпускали.
Тишину летней ночи нарушил стрекот цикады. Взгляд Альвара упал на статую сатира с отколотым носом. Смешен и ужасен греческий черт. В Италии давно процветал культ античности. Эти обветшавшие изваяния, скорее всего, были завезены именно оттуда и установлены в патио много лет назад. Он видел их здесь и раньше в дни своей молодости. За двадцать два года на территории асьенды под Валенсией ничего не изменилось, разве что стражи стало меньше, а в залах не гостил тот страшный человек, которого боялась вся Испания…
* * *
Июль 1492 года, Мадрид.
Не было дня, в который Альвар не вспомнил бы своего друга и наставника Хуана де Риверо. В тот судьбоносный день они практиковались в нанесении ударов на закрытой мощеной площади. Здание гильдии, в середине XV века возведенное в квартале Ла Латина по образцу старого итальянского палаццо, гордо возвышалось над черепичными крышами убогих глиняных домиков, меж которых тянулись лабиринты грязных улочек, выводивших на небольшие площади. В голубом небе над Мадридом сияло солнце, едва касаясь студенистым краем стрельчатых бойниц квадратной башни палаццо. Во внутреннем дворе, с четырех сторон отгороженном от горячего ветра и вони города тремя этажами арочных галерей, находилось множество новобранцев и десяток мэтров. Юноши в строгих темных одеждах, вооруженные шпагами, учились использовать вспомогательное оружие, отбивая нарочито медленные выпады товарищей баклерами[2] и кинжалами. Непрерывный звон клинков заглушал даже шум города, доносившийся из-за крыши гильдии.
Юный Альвар был одним из многих. Обыкновенный кандидат в ученики, за которого поручился мэтр. Для него таким покровителем стал Хуан де Риверо — друг его названного отца. Хуан был испанским дворянином, расчетливым и проницательным. Ему было далеко за сорок, но он до сих пор оставался в числе ведущих фехтовальщиков Мадрида. На глазах у новобранцев учитель снова и снова выбивал оружие из руки воспитанника.
— Шпага, — объяснял Хуан, — наиболее совершенный вид современного оружия. Наши прадеды пользовались мечами и топорами. В ходу был культ силы, но чего стоит слепая ярость в сравнении с ловкостью и хладнокровным расчетом?
— Многие и сейчас используют мечи. Швейцарцы, например, — невпопад отвечал Альвар, парируя выпады мэтра.
— Сборище разбойников. Их оружие пика, а не меч, — фыркнул Хуан, тесня ученика со двора в прохладную тень аркад. — Я приравниваю фехтование к игре в шахматы. Здесь ничто не происходит случайно. Для каждого фатального укола существует разработанная комбинация маневров, и с каждым годом их становится все больше. Впечатляющий пример. Грандмастер гильдии Сантьяго де Мопассан с помощью шпаги и даги смог одолеть двенадцать вооруженных разбойников, напавших на него по дороге в Равенну. Перед этим трусы поставили условие: отдать деньги или сражаться. Знаешь, в чем заключалась их ошибка, мальчик?
— Не знаю, — выдохнул Альвар, с трудом избежав падения после молниеносного выпада Хуана.
— Они позволили ему обнажить шпагу. В руках умелого мастера шпага превращается в абсолютное оружие, способное завершить дуэль одним уколом.
— И все?
— Нет. Поначалу недоумки заключили пари и сговорились нападать на него по очереди, но после четвертого поединка, закончившегося смертью главаря, одумались. Сантьяго убил из всех играючи, как слепых котят. Грандмастер не был лучшим фехтовальщиком из нас, однако он как никто другой умел владеть собственным телом, что тоже немаловажно для любого бойца.
Хуан загнал Альвара под аркаду, но потом сделал вид что оступился и открылся для удара. Альвар прицелился, намереваясь поразить противника, но лезвие мэтра раньше обрушилось на его гарду и прижало ее вместе с рукой к колонне.
