Истина стоит жизни - [90]

— Зато все другие бакунгу должны верно служить новому правителю и находиться подле него как можно дольше, даже если их поместья расположены далеко от столицы. Нерадивые лишаются своих земель, своих жен и всякого имущества, и все это передается тем, кто своим усердием докажет, что он достойнее их. За всякую провинность, как, например, неопрятность в одежде или мелкое нарушение распорядка, налагается выкуп скотом, птицей или украшениями или же наказание прутьями. Всякое проявление царского внимания считается за счастье, будь то щедрое пожалование или строгое взыскание, и поэтому каждый, получивший порку или штраф, должен благодарить царя согласно форме и со всем возможным рвением, ибо порка, исправляющая нерадивого, не есть ли подлинное для него благодеяние?

«То ли издевается он над порядками этой славной династии, то ли действительно сознание этих людей так искалечено деспотизмом?» — думал озадаченный Спик. Но лицо старика не давало ответа на этот вопрос, и лишь изредка лукавый огонек в проницательном, старчески бесстрастном взгляде позволял догадываться, что старик знает больше, чем говорит.

— Благодарность кабаке приносится так, — продолжал Нгамбези, — благодарящий ложится животом на землю и извивается всем туловищем, стремясь к тому, чтобы движения его ног походили на виляние собачьего хвоста. Потом вскакивает, хватает палку — при пике с наконечником к правителю приближаться нельзя — и делает вид, будто нападает на кабаку, а сам при этом выкрикивает клятвы верности своему повелителю. За малую милость высокое лицо может принести благодарность по упрощенной форме: стать на колени и несколько раз развести в стороны руками, повторяя при этом «нянзиг»[26] и другие приличествующие слова. Тот, кто нарушит правила благодарения или других церемоний, тут же бывает наказан. За церемониями почти не остается времени для дел, зато царская казна все время пополняется штрафами за ошибки, а селяне в поместьях бакунгу никогда не страдают от безделья.

— Два преступления влекут за собой верную смерть: если кто-либо, хотя бы нечаянно, дотронется до одежды царя или же взглянет на его жен. Никто не смеет стоять в присутствии царя, а должен сидеть на земле, подходить же к нему можно только с согнутыми коленями, а затем бросаться навзничь или самое малое становиться на колени, произнося определенные слова, и горе тому, кто ошибется… Впрочем, скоро ты, бвана, все это увидишь сам и испытаешь на себе… — В голосе старика послышалось предостережение.

— Если ты покорно исполнишь все обряды, которым я тебя научил, ты будешь обласкан Мтезой, он подарит тебе богатое поместье и сделает одним из своих приближенных. Но он не признает тебя великим принцем. Ты сделаешься его мкунгу, и он будет хозяином над твоей жизнью и смертью.

— Почтенный Нгамбези, — заговорил Спик, — мне надо пройти к реке, текущей из озера Ньянца на север. По этой реке я хочу добраться до моей страны, где живут белые люди. Как мне следует себя вести, чтобы быстрей получить согласие Мтезы?

Но старый Нгамбези — то ли он подумал, что и так уже сказал слишком много, то ли устал от своей длинной лекции, или просто потерял интерес к дальнейшему разговору — как бы то ни было, Нгамбези поднялся и, не говоря ни слова, своей быстрой семенящей походкой направился прочь, оставив своего гостя раздумывать над загадками Буганды, большими и малыми.

* * *

Посланец кабаки, еле живой от усталости, возвестил Мауле и Спику, что Мтеза, узнав о приближении белокожего принца, сгорает от нетерпения и решил ничего не есть до тех пор, пока не увидит музунгу. Спик особенно не опасался за здоровье правителя Буганды, так как понимал это объявление голодовки не в буквальном, а лишь в образном смысле, однако для Маулы после такого известия промедление могло означать разжалование и разорение, если не хуже. Теперь Спику не надо было торопить своих провожатых, начальник эскорта сам нещадно подгонял людей, сокращая стоянки и не разрешая увлекаться мародерством в покинутых крестьянами деревнях.

После нескольких дней форсированного марша через каменистые кручи и болотные трясины, 19 февраля 1862 года Спик увидел вдали большой пологий холм, весь изрезанный пересекающимися полосами изгородей, усеянный светлыми кочками хижин и темно-зелеными пятнами больших деревьев. Вдоль наружной ограды по косогору тянулась широкой лентой дорога, а по ней непрерывно сновали сплоченными группами, напоминавшими военный строй, темнокожие люди. Хижины, построенные каждая в особом стиле, вдвое, втрое и вчетверо превышали человеческий рост, приближаясь к высоте европейского двухэтажного дома. Это и была Бандаварого, резиденция Мтезы, правителя Буганды.

Спик хотел сразу же направиться в царское село, но Маула заявил, что по бугандскому этикету такая поспешность рассматривалась бы как неуважение к кабаке. Высланные навстречу бакунгу поместили Спика в отведенную для него хижину вне ограды и заверили, что назавтра Мтеза пришлет за ним, пока же ему надлежит ружейными залпами возвестить о своем прибытии…

День выдался погожий. С утра Спик готовился к своему первому появлению при дворе могущественного африканского монарха: осматривал подарки, велел слугам вычистить и выгладить свой лучший костюм, муштровал солдат, которых он отобрал, чтобы взять с собой во дворец в качестве лейб-гвардии… Наконец, прибежали, запыхавшись, царские гонцы, подростки лет шестнадцати: Мтеза намерен дать большой прием в честь высокого гостя, объявили они. Процессия выступила по направлению к главным воротам царской резиденции.