Истина стоит жизни - [61]

Довольный своим участием в этой игре, Спик вошел и, неслышно ступая, подошел к самой кроватке, на которой сидел кудрявый мальчик, изо всех сил зажимая ладошками глаза. В комнате, едва озаренной небольшим светильником, стоял прозрачный золотистый полумрак. Мягко, как в сказке, поблескивала низкая, светло окрашенная полка с игрушками, три маленьких стула, низенький стол, таинственно мерцали вышитые коврики на стенах… Стараясь говорить негромко, по как можно более низким басом, Спик произнес:

— Я здесь, повелительница!

Подражая сказочному стилю, он в то же время опять постарался найти такое выражение, в котором содержался бы галантный намек. Но то ли Энн действительно не улавливала сокровенного смысла его слов, то ли хорошо умела владеть собой, она ничем не выдала, что понимает его. А Спик этим и не огорчался: все здесь было так непринужденно и просто, так не похоже на чопорность и театральность «хороших домов», что никакие знаки внимания, никакое кокетство не могли бы усилить обаяние этой чудесной обстановки.

— Ну смотри же, Бид! — сказала мать.

Но мальчик, оробев, продолжал зажимать глаза.

— Смотри же, глупенький. Не бойся, дядя не злой.

— Я добрый, — подтвердил Спик обычным голосом, стараясь теперь говорить как можно мягче.

Мальчик нерешительно отнял одну руку и тотчас снова положил ее на прежнее место.

— Ну что ты, Бид! — укоризненно сказала Энн.

— Неужели я такой страшный! — укоризненно сказал Спик.

Мальчик снова отнял одну руку и опять прижал ее к глазу; отнял другую руку и ее возвратил на место. Отнял обе руки сразу и закрылся снова… Так он делал до тех пор, пока не рассмеялся. Колокольчиком звенел смех мальчугана, мягким неторопливым грудным смехом смеялась Энн, сдержанно, почти беззвучно смеялся Джон Спик, и всем троим было необычайно приятно и весело.

— Дядя, а вы правда настоящий герой? — спросил вдруг маленький Бид.

— Вот уж не знаю, малыш, — ответил Спик. — Спроси свою маму.

Энн опять не обратила внимания на скрытый вызов и ответила мальчику с веселой серьезностью:

— Ну конечно же, милый, мистер Спик настоящий герой: он обошел всю Африку, ездил верхом на жирафе, пил чай с дикарями, дрался с тиграми и даже выворачивал их наизнанку.

— Тигров в Африке нет, сударыня, — осторожно поправил Спик.

— Ах, так? Ну все равно, значит он проделывал это со львами…

Чай пили в небольшой гостиной с опрятной мебелью, обитой зеленоватым узорчатым штофом. Старый Бид в черном полуфраке снова был похож на того хладнокровного джентльмена, который в зале на площади Уайтхолл не аплодировал докладу Спика. Энн сама разливала чай, и Спик украдкой разглядывал ее. У нее были тонкие кисти с длинными пальцами, розовыми ладонями и чуть припухлыми подушечками на тыльной стороне. Движения ее были плавны и спокойны, словно ничто не смущало ее, ничто не могло поколебать ее уверенности в том, что она занята нужным делом и делает его правильно. Ее лицо едва ли отвечало общепринятым представлениям о красоте: гладкий белый лоб был, пожалуй, слишком высок, прямой нос, напротив, несколько коротковат, глаза, при вечернем освещении серые, могли бы быть несколько побольше, причем разрез их был чуть-чуть неодинаков; едва заметная асимметрия различалась и в мягких линиях небольшого рта; на матово-бледной, чуть бархатистой коже были редко раскиданы неяркие точечки веснушек. Но именно в этих маленьких изъянах — этих чуть нарушенных пропорциях, этой асимметрии и этих веснушках — была неповторимая прелесть, которая заставила бы заметить это лицо среди тысяч совершенных красавиц.

Спику хотелось заговорить с ней — безразлично о чем, просто чтобы послушать ее удивительно глубокий, он сказал бы гулкий голос. Но старого Бида, видимо, еще не перестал беспокоить предмет прерванного разговора.

— Мы, кажется, так и не поняли друг друга, — сказал он с виноватой улыбкой. — Во всяком случае я не уяснил, что вы думаете о задачах и долге исследователя.

— Меня с детства учили, — откровенно и просто, так ему хотелось говорить в присутствии Энн, признался Спик, — что долг каждого британца — будь то ученый, купец или военный— заботиться прежде всего о том, чтобы Англия была сильной, чтобы она стала самой могущественной державой. А затем, опираясь на свою силу, она сможет осуществлять идеи гуманности и распространять цивилизацию. Если же она не выполнит этого своего назначения, другие захватят упущенные ею позиции.

Старик покачал головой:

— И вы искренне верите, что этот путь приведет нас к торжеству гуманистических идей? Неужели вы не видите, что борьба за укрепление позиций и тому подобное выдвигает во главу нации людей жестоких, ограниченных и своекорыстных? Они уже не первое десятилетие создают наше могущество, а когда они его создадут, думаете ли вы, что они пожелают отказаться от плодов своей победы, смиренно отойдут в сторону и скажут: мы сделали свое дело, теперь распространяйте цивилизацию? Там, где они уже добились господства, они действуют как хищники — взгляните на Индию, неужели это вас ничему не учит? Нельзя уповать на будущее, не принимая в расчет силы, которые исторический процесс рождает в настоящем. Будущее возникает не из наших благих пожеланий, а из реальности настоящего. Самое большее, что мы можем делать для будущего, — это добиваться торжества идей гуманности и справедливости в настоящем.