Истина стоит жизни - [5]

Отсюда путь лежал на плантации побережий и островов Индийского океана. Набитые в душные задраенные трюмы, невольники сотнями умирали в пути, а тех, кто выдерживал это испытание, ожидала медленная гибель от голода и непосильного труда. Но Бомбею повезло: в Индии его купил старик араб, который оказался добрым человеком. Довольный многолетней службой Бомбея, он перед смертью отпустил его на свободу.

Поскитавшись по базарам Западной Индии, Бомбей нанялся в войска занзибарского султана, и здесь, в Занзибаре, был завербован в экспедицию англичан. Немало выстрадал Бомбей в неволе, он вдоволь насмотрелся на лихую судьбу многих товарищей по несчастью, и все его помыслы были теперь направлены на то, чтобы помогать невольникам-африканцам. Не кто иной, как Бомбей подыскал для экспедиции оруженосца Мабруки, избавив его хоть на время от свирепого и жадного хозяина, изводившего своих рабов голодом и побоями.

Держась середины каравана, как наиболее безопасной его части, ехал в окружении собственных телохранителей шейх Саид бин Салим, сопровождающий экспедицию в качестве представителя занзибарского правительства: власть султана номинально распространялась на всю Восточную Африку вплоть до Великих озер.

Шейх Саид, прежде чем стать официальным лицом на службе у султана, уже немало потоптал африканские тропы. Сухонький, небольшого роста, с жидкой бороденкой на смуглом лице, шейх Саид не производил впечатления отважного следопыта. Напротив, его робкая повадка, тихий голос с подобострастной интонацией и бегающий взгляд сощуренных глаз скорее внушали подозрение, что шейх был криводушен и трусоват. Тем не менее среди дельцов Занзибара и Мримы он пользовался немалой известностью, а тот факт, что даже в дальний африканский поход он взял с собой четверых рабов и молодую пышнотелую рабыню, характеризовал его как человека с определенным положением. Судя по первым неделям, пользы для экспедиции от присутствия представителя власти было немного; зато собственным интересам шейха его положение соответствовало, по-видимому, как нельзя лучше…

Позади остались тропические леса Мримы, и теперь путь лежал вдоль долины многоводной Кингани. Держась в стороне от самой реки, протекающей в заболоченной пойме или посреди непроходимых галерейных лесов, тропа то тянулась по однообразной саванне с редко разбросанными деревьями, то прорезала лесные или кустарниковые джунгли, то пересекала низины, поросшие густой, выше человеческого роста травой, где под ногами колебалась почва и между пальцами темных ног носильщиков фонтанчиками брызгала черная вода…

Вместо безлюдных, кишащих диким зверьем дебрей, какие обычно рисуются воображению европейца при упоминании об Африке, путешественникам то и дело попадались возделанные поля, на которых зрели кисти гигантского проса дурры, маниок и сладкий картофель, бобы и бананы, сахарный тростник и перечный вьюнок бетель. Ананасы росли как бурьян у дороги и тем не менее были превосходны на вкус. То и дело попадались посадки невысокого шоколадного дерева с крупными продолговатыми темно-зелеными листьями и похожими на огурец ребристыми оранжевыми плодами, в каждом из которых было заключено по два-три десятка питательных и ароматных бобов какао. В саваннах лишь изредка можно было заметить быстрых антилоп, нечасто попадались следы слонов или крупных хищников. Зато в убогих деревнях, вытянувшихся вдоль тропы, единственная улица была вытоптана и загажена козами, овцами и домашней птицей не хуже, чем в любой другой части света. Деревни эти в плодородных местностях встречались через каждые две-три мили. Да и не такими уж убогими были они: среди обычных для Африки улье-образных или копновидных хижин виднелись прямоугольные дома с высокой соломенной крышей, со стенами из прочной древесной коры и расщепленного бамбука…

Ничего жуткого и устрашающего во всем этом окружении как будто бы не было. И тем не менее в экспедиции по-прежнему царило паническое настроение. Оно владело не только полуголыми беззащитными носильщиками, но захватило и белуджей, которые, кроме мушкетов, были вооружены еще длинными саблями и большими ножами. Даже те, кто не раз уже проходил по этим местам, трепетали от страха. Ибо одно дело идти во внутреннюю Африку с караваном арабского купца, давно уже признанного африканцами за своего, а другое дело сопровождать франка[5], про которого никто не может знать, что у него на уме. Но и сам глава «франков», сам капитан Бертон, прославившийся на родине не одним смелым путешествием в неизведанные страны, не мог избавиться от ощущения смутной тревоги…

«Если ты, музунгу-бвана[6], хочешь дойти до больших озер Уньямвези, ты должен иметь сто воинов, сто пятьдесят ружей и несколько пушек, иначе тебе не пройти через страну жестоких вазарамо, которая начинается там, где кончается Мрима, и кончается там, где начинаются горы Усагара…»

«Три дня вы будете идти через лес, населенный дикарями, которые сидят на деревьях и выпускают столько отравленных стрел, что никто не пройдет сквозь них невредимым, как нельзя пройти под дождем не намокнув…»

«В тех лесах бродят стада слонов, которые ночью нападают на лагеря и давят спящих людей, как жуков… Там живет огромный носорог, который может убить 200 человек…»