Истина стоит жизни - [19]

Вокруг Казе, расположенного в самом центре котловины, группировались другие деревни, жители которых наряду с земледелием, скотоводством и охотой занимались еще кое-каким кустарным промыслом. Здесь ткали несколько сортов ткани из неотбеленного хлопка, плели циновки и корзины, лепили горшки и глиняные курительные трубки, вырезывали из дерева большие кувшины для молока, тачали грузовые седла, сумки и прочую сбрую для вьючных ослов, ковали различные изделия из железа и меди и, разумеется, изготовляли оружие.

Мудрено ли, что жизнь в Уньянъембе была разнообразной и веселой и по всей Уньямвези шла молва о шумных празднествах в «столице» — с пением, плясками и обильным распитием помбе, или браги. Такими празднествами отмечались разные события: наступление дождей, рождение сына у вождя, сбор урожая, посвящение в мужчины очередной партии юношей, а также и прибытие с востока богатого каравана, всегда означавшее возвращение множества мужчин, приносивших с собой награду за труды — по нескольку кусков материи да десятка по три связок фаянсовых бус.

Вступление каравана в пределы густонаселенного района Уньянъембе всегда обставлялось с надлежащей торжественностью. Носильщики, проделав весь шестисотмильный путь от побережья в одной набедренной повязке, надевали теперь самые красивые одежды и украшались самыми яркими бусами, чтобы блеснуть перед земляками своим завидным заработком. Из всего огнестрельного оружия, имеющегося в караване, при подходе к селениям полагалось палить не менее чем троекратно, а также надлежало производить как можно больше шума всеми иными для этой цели пригодными средствами.

День 7 ноября 1857 года начался у жителей Казе и окрестных селений как обычно. Мужчины, которые не ушли с караванами или уже вернулись домой, сидя группами на земле, занимались своими делами: одни возились с оружием — луками, стрелами и копьями, другие готовили семена, приводили в порядок инвентарь для обработки земли — заостренные палки и железные мотыги — в середине ноября наступал сезон дождей, продолжавшийся до самого апреля. Женщины мололи зерно, вращая круглый камень на другом плоском камне, врытом в земляной пол под небольшим наклоном (такая мельница была в каждой хижине), толкли рис каменным пестом в большой деревянной ступе, чинили одежду, готовили пищу. Дети забавлялись своими играми: девочки сажали себе на спину щенков и носили их, как матери носят младенцев, а мальчики поднимали на плечо посильную ношу и ходили друг за другом, мечтая о том времени, когда они станут взрослыми и смогут с настоящим грузом пойти в далекие края, чтобы вернуться оттуда красиво одетыми и богатыми. Ну, а старики и старухи — те грелись на солнышке, курили табак из глиняных трубок и досаждали молодым своими нравоучениями.

Вдруг спокойствие было нарушено отчаянной стрельбой, послышавшейся на востоке. Все с готовностью побросали свои занятия, вставили в уши украшения, надели у кого что было — бусы, медные браслеты, цветные пояса — и высыпали на главную дорогу, предвкушая завидное развлечение. Их ожидания не были обмануты.

Появившись из-за серебристо-зеленых зарослей молочаевого кустарника, с пологого холма спускался большой караван. Впереди, неся на плечах тяжелые мушкеты, выступали весьма нестройно босоногие солдаты, одетые в красные штаны и синие мундиры с кожаными поясами, на которых висели кривые ножи и большие патронные сумки; предводительствовал отрядом худой человек с орлиным носом на смуглом лице и единственным глазом. Время от времени Одноглазый подавал команды, и тогда все пятнадцать воителей, вскинув ружья, оглушительно палили в небо, что вовсе не способствовало порядку продвижения, ибо если одним удавалось выстрелить сразу, то другим приходилось заново взводить курок кремневого мушкета, третьи же после неоднократных осечек вынуждены были приостановиться и потом догоняли ушедших вперед собратьев, чтобы пальнуть спустя несколько минут после залпа.

За этим воинским отрядом следовал другой, обмундированный менее пышно, зато стрелявший более ладно, а за ним длинной вереницей двигались носильщики. Несмотря на тяжелую ношу, шли они весело, выражая свою радость по поводу возвращения в родные края всякими способами: кто размахивал алым флажком, служившим эмблемой каравана, кто напевал и приплясывал, кто колотил в высокий фигурный барабан, похожий на песочные часы, а кто, широко надув щеки, с ожесточением дудел в рог. осе носильщики были облачены — на зависть домоседам, на погибель девичьим сердцам — в новенькие шукка из ярко-голубой глянцевитой ткани, на шеях сверкали ожерелья из пестрых фарфоровых и коралловых бус, и каждый нес за плечами по котомке, на которую то и дело указывал выразительными жестами — дескать, в ней могут найтись сокровища и поценнее…

Но все это меркло перед тем необычайным зрелищем, которым шествие замыкалось. В конце каравана погонщики вели ослов — их было немного, всего пять отощавших животных. На трех ослах, как и полагается, лежали тюки какого-то груза; но вот на двух остальных!.. На спинах у этих ослов вместо поклажи помещались человеческие существа невиданной породы! У них были руки и ноги, туловища и головы совсем как у обычных людей, но кожа у них была не черная и не коричневая, а белая, как молоко. Они, понятно, стеснялись цвета своей кожи и поэтому сплошь укрылись одеждами, сшитыми по форме тела — открытыми оставались только руки и лицо. Правда, их ноги издали казались черными, но если рассмотреть их поближе, то оказывалось, что это были не ноги, а кожаные чехлы, не такие, как носят арабы, а большие и, видно, очень тяжелые. У этих людей росли огромные густые бороды — у одного совсем черная, а у другого цвета поджаренного зерна.