Испытания - [73]

— Алё, алё! Гриша!

— Да, да, — спохватившись, ответил он.

— Ну что же вы молчите?

— Я не молчу, я слушаю.

— Господи, да где же вы?

— Здесь, в парикмахерской. — Только сейчас до Григория дошло, что его ответ не сделал бы чести и недоразвитому.

— Где?!

— В па-рик-ма-хер-ской, — по слогам повторил Григорий.

— Зачем?

— Хочу остричься наголо. — Его вдруг понесло озорной веселой волной, набежавшей откуда-то изнутри. — Потому что я — бесчувственный, как автомобиль, а автомобиль с волосами — это еще и уродливо.

— Не надо, — жалобно попросила она.

— Нет, надо. У меня острый приступ одиночества, и необходимо совершить что-нибудь героическое, — нахально возразил Григорий.

— Тогда лучше приезжайте на Васильевский остров, Средний, сорок шесть, квартира двадцать семь. Ну, слышите? И не смейте ничего делать с волосами!

Григорий нежно прижимал трубку к уху и улыбался.

8

Вместо ответа Григорий вдруг неожиданно наклонился, поцеловал в щеку и приобнял за плечи, и только тогда Алла Кирилловна заметила, что у него необычно оживленное, радостное лицо и глаза совсем шалые, отчаянно-веселые, словно он только что вылез из-за руля после выигранной гонки… Алла Кириловна шла по коридору, прислушивалась к удаляющимся шагам Григория и недоверчиво улыбалась. Что-то давнее, почти позабытое сонно ворохнулось в душе. Оказывается, она помнила, еще могла вспомнить те отчаянно-веселые и влюбленные глаза, какими смотрел на нее, Аллочку Синцову, Гриша Яковлев прежде. Оказывается, сердце тайно хранило память о том волнении, которое испытывала тогда Аллочка Синцова…

Она шла по институтскому коридору — тонкая, стройная женщина, еще совсем молодая. Рассыпчатый стук каблуков сеялся в четком уверенном ритме, ноги стали легкими, будто не было позади целого рабочего дня. Давно, очень давно не смотрел на нее Григорий такими глазами, и только сейчас Алла Кирилловна поняла, что последние несколько месяцев он относился к ней плохо. Нет, «плохо» было не то слово. Она перестала существовать для Григория в каком-то качестве, она стала обыкновенным товарищем по работе, начальником — и только. Как же она все эти месяцы не догадывалась об этом, не могла понять? Наедине с Григорием она лишь ощущала какое-то неудобство, отсутствие внутреннего комфорта, легкости, но не знала почему. И только теперь, увидев отчаянно-веселые, прежние его глаза, Алла Кирилловна ощутила, какими несносными, лишенными интереса были последние месяцы, которые способны были — продлись они еще немного — зачеркнуть долгие годы. Оказывается, Григорий был необходим ей, необходимо было чувствовать его душевную зависимость от нее, Аллы Кирилловны Синцовой. Это создавало особую атмосферу, особый воздух, которым дышалось легко и опасливо, и было в этой пьянящей опасливости что-то от чувства дрессировщика: потому и волнует покорность большого опасного зверя, что он опасен. Григорий был для Аллы Кирилловны таинственным зеркалом, всегда по-новому, но всегда пристрастно отражавшим ее. И зеркало это было как озерная гладь под высоким обрывом: отразиться в нем можно было только с некоторым риском сорваться с кручи и утонуть, — это и было самым приятным. Хотя, возможно, риска и не было: ведь она никогда не страдала приступами внезапного головокружения; нет, она решительно не могла потерять равновесия, она просто допускала такую возможность чисто теоретически, и это допущение придавало жизни пикантный привкус новизны. Да, никакой опасности не существовало, — где-то в глубине души Алла Кирилловна это понимала — слишком надежны были у нее тылы, но все же, все же так упоительно еще и еще раз испытывать себя.

Не всякой женщине дается незаслуженное счастье много лет постоянно ощущать поклонение себе (ну, хоть неравнодушие-то — наверняка!). Только в двух случаях мужчина небезразличен женщине: когда поклоняется ей или когда подчиняет ее себе, — равнодушных женщины не замечают. Они мгновенно чувствуют равнодушие, даже если оно умело сокрыто тренированной галантностью, рискованным и оригинальным остроумием. В мгновение ока определяют женщины равнодушных по пустоте глаз и перестают их замечать. И только сейчас, когда Григорий посмотрел на нее прежними своими глазами, Алла Кирилловна призналась себе, что последние месяцы во взгляде его была пустота, именно та — пустота равнодушия.

Прихватив сумочку и проверив, выключены ли приборы, Алла Кирилловна из опустевшей лаборатории прибежала в вестибюль, надела в гардеробе свое расклешенное светлое пальто, повязала платочек, с большей, чем обычно, заинтересованностью разглядывая себя в зеркале.

Игорь Владимирович уже сидел в машине, видимо, у него было хорошее настроение, потому что он лишь заметил с шутливой укоризной:

— Примадонна заставляет себя ждать, — и завел двигатель.

— Да знаешь, в последний момент прибежал Гриша, — ответила Алла Кирилловна и через левое боковое стекло, глядя мимо лица мужа, увидела самого Григория.

Он стоял невдалеке, разговаривал с Жоресом и какими-то девушками, судя по всему, художницами. Аллу Кирилловну вдруг поразило выражение веселой и спокойной победительности на его лице. Она видела, как шевелятся его по-мальчишески пухлые губы, как чуть наклоненное вперед лицо в неуловимой подвижности придает неслышным словам какие-то оттенки, видела короткий, но свободный жест руки с развернутой крупной ладонью… Лицо вроде бы знакомого, но на самом деле совсем неизвестного ей мужчины.