Испытание - [55]

– Он прекрасен, – согласилась я.

Однако меня больше занимали не деревья, а замысловатая композиция сада. Среди вымахавших сверх всякой меры живых изгородей и небольших рощиц внимательному наблюдателю открывались увитые цветами или скрытые буйно разросшейся зеленью сводчатые проходы, ведущие в потаенные уголки.

– Эти буки – настоящая редкость, вырастить их стоит неимоверного труда, – продолжал Теодор. – Я всегда мечтал посадить один такой в теплице – обычно они не особо высокие, как и этот, но затем я понял, что ничего не выйдет и саженец просто засохнет.

– Расспроси здешних садовников, может, они поделятся своими секретами. Кстати, о секретах… – Улыбнувшись, я потянула Теодора за собой в узенький лаз между опорами увитой розами решетки, прямо в скрытую от посторонних глаз нишу, которую я углядела в живой изгороди. – Признайся, ничего подобного ты не ожидал?

В этом укромном местечке, затененном густой листвой, стояла низенькая скамейка и протекал, змеясь по выложенному брусчаткой ложу, ручеек.

– А ты знаешь, – Теодор склонился над темно-зелеными листами, – все цветы, что здесь растут, распускаются по ночам. А вот это – огнецвет. Он притягивает к себе светлячков. Потрясающе.

– Надо прийти сюда ночью. Или это непристойно?

– Более чем пристойно! Я должен увидеть эту красоту в лунном свете. – Теодор придвинулся ко мне. – Наш тайный сад, да?

Я кивнула, обернулась, и Теодор меня поцеловал. Он так крепко сжал меня в объятиях, что я поняла: как и я, он жаждет не одного лишь поцелуя.

Снаружи раздались голоса, вернувшие нас к бездушной, бесцеремонно вторгающейся в личное пространство реальности. Мы отпрянули друг от друга.

– Слишком уж самонадеянны эти квайсы! Я уверен, что патриции не станут вмешиваться в дела Галатии…

– Доказать это будет нелегко, но для нас нет почти ничего невозможного.

Делегаты, догадалась я и взглянула на Теодора, изумленно вздернувшего бровь.

– У нас нет никаких доказательств, что патриции вообще имели к этому какое-либо касательство. – Прислушавшись, я узнала голос адмирала Мерхевена. – А наемничество в Квайсете вполне законно.

– Если мы вынудим квайсов признаться, что они исполняли работу наемников, то сорвем переговоры по более важным вопросам, таким как Соглашение об Открытом море и, разумеется, по галатинской торговле зерном. – Судя по легкому акценту, второй голос принадлежал серафцу. – Кавалерийский наскок наемников-квайсов вряд ли хоть как-то отразится на нашей работе.

Их работа? Должно быть, он имеет в виду работу саммита, предположила я.

– Верно, – отозвался Мерхевен, – в полномасштабной войне наемники не играют заметной роли. Согласно официальным данным, квайсы не обладают достаточной военной мощью: все, на что они способны, – кратковременное вторжение, не более.

Собеседники сухо рассмеялись.

– Те, кого я представляю, по-прежнему заинтересованы в наших добрососедских отношениях, – сказал серафец, и голоса затихли вдали.

– Напомни мне, – попросил Теодор, – чтобы я попросил членов нашей делегации воздерживаться от откровенных разговоров в общественных местах.

Теодор тряхнул головой.

– Не нравится мне, что Мерхевен проводит неофициальные встречи у меня за спиной. Хотя, с другой стороны, ничего существенного он не сказал, и мы не обязаны предпринимать никаких действий.

Я прильнула к нему и поцеловала в щеку.

– А разве нам не нужно переодеваться к очередному торжественному ужину?

– Само собой нужно. Ты прирожденная принцесса-консорт. Знаешь ли, являться везде одетыми – это непременное условие, о котором нам не следует забывать.

Игриво оттолкнув его, я подумала, что единственное, с чем я без особых хлопот справлюсь на этом саммите, – это переодевание к ужину.

25

Устроители торжественного ужина в честь открытия саммита предусмотрели все: от блюдец с крошечными изысканными яствами и тарелок с необычными салатами до мороженого и замысловатых многослойных десертов из взбитых сливок, которые в Галатии называют «снегом». Мы с Теодором сидели вместе, а Аннетт, лорд и леди Мерхевены – в другом конце зала. Время от времени трапеза прерывалась речами, которые, к моему немалому облегчению, велись в основном на галатинском, так что я по крайней мере понимала, на каком языке говорят, хотя и не всегда улавливала суть.

Во время одной из таких речей Аннетт перехватила мой взгляд и ободряюще улыбнулась. Как только в застольных беседах возникла пауза, по столу, передаваемый из рук в руки, начал путешествие графин вина. Когда очередь дошла до меня, я протянула его сидящей по соседству даме из Восточного Серафа и улыбнулась. Она же, не глядя, резко выхватила графин из моих рук. Я отвернулась, пригубила вино. Оно было холодным и приторно сладким.

Теодор ничего не заметил: ни реакции моей дамы-соседки, ни сидящих по диагонали от нас пары из Западного Серафа, которые, обронив шепотом мое имя и слово «Пеллия», подчеркнуто игнорировали мое существование. Я притворилась, что ничего не слышала.

– Полагаю, каждая делегация должна иметь своего оратора, иначе не обойтись без обид? – спросила я Теодора.

– В точку, – хохотнул он.

– Но почему представители других стран все официальные речи ведут на галатинском?