Испытание - [47]

– В Галатию и зарубежные страны мы преимущественно доставляем засоленную рыбу, – вещал дородный владелец рыбацкого цеха, судорожно потирая вспотевшие руки.

Вынужденный сопровождать двух леди из королевской делегации, он на удивление великолепно справлялся с этой задачей, поставленной перед ним в самую последнюю минуту, его даже не смущали солдаты, которые не давали и шагу ступить без того, чтобы не обшарить каждый встреченный нами угол и закоулок.

– В основном это «белая» рыба – морская рыба с мясом белого цвета – и серебристая треска. Такая рыба хорошо просаливается.

Хозяин цехов замолчал и оценивающе покосился на нас. Я, хотя меня мало заботило все, что он нам рассказывал, ободряюще улыбнулась.

Внезапно в полутьме цеха я заметила проблеск чего-то красного, радующего глаз. Яркий всполох – красный колпак, такой родной и такой знакомый – не ускользнул и от внимания хозяина цеха, он подобрался, словно гончая.

– Эй! А ну снимай! – заорал он и с какой-то воздушной легкостью подскочил к одному из работников.

Виновника происшествия тотчас же загородили его товарищи, тоже нацепившие красные колпаки.

– Вы же знаете, – запыхтел хозяин, – я запрещаю носить подобное на работе.

– Но почему? – спросила я, приближаясь к ним сзади. И хозяин, и работники немного смутились.

– Потому что… – замямлил хозяин, и яркий румянец разлился по его лицу. Он не знал, дозволено ли вступать в спор со спутницей принца, даже если она всего-навсего обыкновенная белошвейка.

Брови мои поползли вверх: к моему несказанному удовольствию разговор свернул на интересующую меня тему, и я с любопытством ожидала ответа хозяина, потому как понятия не имела, чью же сторону мне тут принять.

– Потому что они тлетворны, – наконец решился хозяин.

– Тлетворны… – повторила я. – Треска как следует не просолится, если ее будут солить рабочие в красном?

Мужчины с трудом сдерживали улыбки, но свирепый взгляд нанимателя в зародыше подавил в них всякую мысль о веселье.

– Нет, не… нет. – Хозяин цеха побагровел аж до лысой макушки. – Рабочие должны работать, а не устраивать дебаты о короне и чесать языки друг с другом.

– Галатия всегда ратовала за свободу слова и независимость печати, – задумчиво произнесла я. – Мне кажется, право носить подобные головные уборы – неотъемлемая часть проводимой ею политики.

– Все может быть, – ответил он со сдержанной вежливостью. – Однако же у вас нет своего дела, и вы не знаете, как вести бизнес.

– У меня оно было, – выпалила я, не в силах сдержаться.

Рабочие в красных колпаках с любопытством прислушивались к нашему разговору, гадая, чем все закончится.

– И сегодня – пусть и не в самое подходящее время – я хочу, чтобы вы перестали бояться подобного… проявления чувств.

Это же просто смешно – бояться каких-то красных колпаков после мятежа Средизимья, после Пьорда, после всего, что мне пришлось пережить.

– Докажите, что вас не так-то просто запугать, – посоветовала я хозяину, а затем обратилась к рабочим: – Почему вы до сих пор не расстаетесь с этими колпаками? В Галатии их носят в честь победы, но вы выглядите не очень-то радостными.

Стоявший посередине рабочий, тот самый, который первым надел колпак, подзуживаемый товарищами, нерешительно выступил вперед.

– Да нам тут пока праздновать особо нечего, – сказал он. – Вести о реформах прошли и у нас, но ничего не изменилось.

– Такие дела с кондачка не решаются, – тотчас же встрял хозяин цеха. – Неразумно…

– А что должно было измениться? – прервала его я. – Мы прочли ваши послания в бутылках.

– Тогда вы почти все знаете. Два дня спустя после того, как нам сообщили о реформах, лорд города обложил новым налогом торговцев рыбой и тех, кто торгует вразнос. Но если верить «Биллю о реформе», без одобрения выборного комитета не должно быть никаких новых налогов.

– Все верно, – подтвердила я.

– И дату выборов так и не назначили.

– Понятно.

– Мы знаем, что произошло в Средизимье – мы памфлеты как читали, так и продолжаем читать. Парни из Галатии правы: если реформ не последует, случится то, что они и предсказывают.

Я огляделась, впервые с тех пор, как заговорила с рабочими. Рыбацкий цех притих, все смотрели на нас. Напряженные фигуры солдат выражали недовольство подобным оборотом событий, но я чувствовала – от этих людей нам нечего ждать беды. Молчаливая толпа намного опаснее – это я знала не понаслышке, но рабочие, маячившие в полутьме цеха, не собирались угрожать нам с Аннетт. Они воспринимали нас как призрачную надежду, как доверенных лиц короля, к устам которых он склоняет свой слух.

Необходимо было как-то поддержать их, защитить их права, не вызвав при этом бурю в баке соленой воды.

– Ваши просьбы не останутся без внимания, – начала я, прекрасно понимая, как жалки мои слова. – Вы правы, реформы должны начаться безотлагательно.

Я отделалась общими словами, не желая вдаваться в юридические тонкости законных уложений, касающихся реформ: не будучи глубоко осведомленной в подобных вопросах, я не могла с уверенностью заявить, действительно ли новый налог и отсрочка выборов неправомерны или они всего-навсего чуть-чуть противоречат духу закона.