Испытание - [37]

Деньги она оставила на переднем сиденье. Уже подъезжая к городу, он заметил в нише заднего окошка коричневую сумочку с большим круглым замком. Майрам круто завернул машину.

…Дверь в домик была приоткрыта. Майрам поднялся по ступенькам, машинально отсчитывая их: одна, вторая, третья, четвертая…

Она стояла к нему боком. Ее бедра выступали из трусиков. Золотая цепочка, нежно обвивая длинную шею, спускалась на лифчик, кулон укрылся в тайничке меж высоких, стреляющих в разные стороны грудей. Босые ноги примяли видавший виды коврик. В руках у нее были джинсы, которые она собиралась натянуть на себя… Она не удивилась. Спокойно и серьезно посмотрела на него. За его спиной дверь, слегка скрипнув, захлопнулась. Захлопнулась дверь — и ничто больше не связывало их с миром. Он шумел там, где-то далеко. Там осталось, все: семья, заботы, «Крошка», сомнения, нерешительность, законы, гаишники… А здесь были две души, два тела — и одно желание. Весь мир слился для них в этом шаге, что разделял их. И помешать Майраму сделать его уже никто и ничто не могло…

Сколько времени длилось неистовство, Майрам не мог определить. Вечность! Он ничего не видел, ничего не слышал. Эти мгновения никому не выбить из его памяти. Умрет, а они будут жить в нем. В окно глядело солнце, но он не ощущал. Его заслонило другое солнце, то, что пронзило, что жгло все существо, заставляло его пылать, лишало прошлого и будущего, что оставило в нем одно сиюминутное… Она лежала с открытыми глазами. Она была потрясена. Она никогда не испытывала ничего подобного. Догадывалась, что он существует, этот миг счастья, миг полета, ощущала его в своих несбывшихся снах, к нему стремилась всю жизнь, порой бывала на пороге его, ее обдавало дыхание удивительного ощущения полноты жизни… Но только в тот день оно посетило ее… Валентина впервые изменила мужу. Этого она могла и не говорить. Впервые, но в последний ли раз?

Глядя на нее, Майрам думал о мужьях, что глухи и слепы, что не знают своих жен. И женщины страдают, даже не ведая причины, отчего им эта жизнь опостылела. Да и как им быть счастливыми, когда кино, книги, телевидение, радио, живопись кричат о любви и страсти, а они ее не знают? Не испытали того, ради чего герои фильмов и романов идут на страдания и смерть? Дайте им счастье, — и насколько легче им будет переносить въедливые хлопоты, связанные с кухней, детьми, стиркой…

Неужто и он, Майрам, сможет быть спокоен и холоден при виде своей избранницы? И будет, не замечая золота, что лежит рядом — протяни руку и дотронешься, — искать его на стороне? Нет, нет! Он не будет таким. Слышишь, та, что станет его избранницей? Он не знает, кто ты и как будешь выглядеть, но твердо тебе обещает: не оставит тебя без ласки. У него, у Майрама, хватит страсти на всю жизнь!..

Рассказать Сергею о Валентине?.. Нет… Нет! Нет!!! Это не та любовь, о которой можно рассказывать… И как это Сергей посмел обратиться к нему с такой просьбой?! Неужели он думает, что Майраму не хочется чистой и верной любви?.. Гнев стал наполнять его. Чтоб не выдать себя, Майрам отвернулся от друга, но голос его прозвучал резко до грубости:

— Ничего я рассказывать не стану!

Сергей искоса глянул на Майрама, но не обиделся. Как он мог сердиться, когда к нему, открыто улыбаясь, приблизилось нежное создание, взяло его, своего избранника, под руку, прижалось к нему и неизвестно от чего засмеялось?

— Вчера мы с Сережей были в Дарьяле, — бросив на него лукавый взгляд, сообщила Зика. — Шикарно! Вы замечали, что торы похожи на людей? То свирепы, как шах персидский, то величественны, как швейцар ресторана, жизнерадостны и мудры, как Черкасов, нежны, как…

— Как ты! — выпалил Сергей, и неземная улыбка зашарила по его лицу.

Она счастливо засмеялась:

— Нет, серьезно, посмотришь на горы — и каждого своего знакомого увидишь… — оркестр заиграл, она торопливо повернулась к Сергею. — Пошли?

Они заскользили по паркету, позабыв о существовании мира и человечества. И хотя в словах Зики Майрам уловил нечто нарочитое, — он невольно позавидовал Сергею. И был не прочь оказаться на его месте, чтобы эти руки обвивали его плечи, а талия сжималась под его ладонями. Казалось, под звуки танца плыла сама любовь… Майрам поспешно отвернулся от них…

Он еще не признал ее, девушку в коричневом костюме, а внутри уже что-то оборвалось. Майрам присмотрелся. Да это же его пассажирка в чулках-сапогах на платформе и белом пальтишке, жертва гусака! На сей раз она была в туфлях на низком каблуке. Она что-то возбужденно говорила своему партнеру. При взгляде на него Майрам ожил! Ну и типа отыскала! Тощ, неуклюж в движениях… и лыс! Единственное, что заслуживало в нем внимания, был желтый клетчатый пиджак. Внутри Майрама застучали боевые тамтамы. Он был почти влюблен в этого неуклюжего дяденьку…

Майрам провел рукой по своей голове, проверяя, на месте ли шевелюра, дававшая ему такое преимущество перед этим гусаком. И когда оркестр умолк и танцоры стали расходиться по углам, он, не спуская глаз с незнакомки, чтоб не потерять ее в толпе, медленно пробирался к ней. Послышались звуки шейка. Майрам ринулся вперед, оттолкнул оказавшегося на его пути парня и, подтянутый, в модной одежде, оказался лицом к лицу с нею. Она слушала этого тощелысого, который с серьезной миной что-то ей упорно доказывал. Майрам не стал вслушиваться в его слова, он вообще не замечал его. Надо, чтобы она только посмотрела на Майрама. И он шагнул к ней, оттиснул в сторону ее партнера, теперь уже он не сомневался, — бывшего…