Испытание - [6]

Шрифт
Интервал

Михайлин пожал Якову Ивановичу руку:

– Желаю вам всего хорошего. На днях буду на вашем участке. Если у вас возникнут вопросы, там на месте их и разрешим.

Яков Иванович вышел со смешанным чувством радости и беспокойства. Его радовало, что наконец-то он будет работать в этом большом штабе, где сможет полностью применить знания, полученные в академии Генштаба.

На улице к нему бросился Юра, поджидавший отца возле машины.

– Получил назначение? – повторил он услышанные от матери слова. – В Москву?

– Нет, пока не получил. В командировку, Юрик, ехать нужно.

– А назначение?..

– Назначение скоро будет. – Яков Иванович обхватил левой рукой сына за плечи и зашагал с ним к машине. – Поехали, товарищ Польщиков. Во Дворец пионеров.

– Папочка!.. – Юра захлопал в ладоши.

– Рад?

– Очень рад, товарищ полковник! – отрапортовал Юра, приложив руку к своей матросской бескозырке.

Когда они уже выехали на главную, Советскую улицу, он спросил:

– Что же мы скажем маме?

– А вот так, сынок, и скажем: пока еще назначения нет.

– А ты просил, чтобы тебя в Москву?..

– Просил, – впервые солгал сыну Яков Иванович.

– Раз просил, то уж назначат!..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Закрыв за дочерью дверь, Аграфена Игнатьевна окинула кухню хозяйским взглядом: все ли в порядке. Сняла с себя передник и повесила за дверью. Дневные заботы кончились, и она пошла в столовую отдохнуть за вязанием в любимом кресле.

В открытые настежь окна веял легкий ветерок, чуть покачивая цветы на подоконнике. Положив вязанье на колени, Аграфена Игнатьевна откинула голову на высокую спинку бархатного кресла и как бы забылась, распластав по подлокотникам натруженные руки. «Яков-то? Да ей и лучшего мужа желать не надо. Живем, что у Христа за пазухой – всего вдоволь. Не то, что мы в проклятое – при царе – время…»

Она невольно вспомнила свое далекое прошлое: горемычное житье впроголодь, тяготы безработицы – все то, что было четверть века назад. Она вновь увидела перед собой маленький домик с палисадничком. Как ей был дорог этот домик, где она прожила свою несладкую жизнь и в тяжких заботах вырастила детей!

И будто снова зазвучал рядом взволнованный голос дочери: «Там, на Смоленском, с забастовщиками Яшу арестовали… Он шел с Ильей Семенычем… у самого Семянникова завода на них налетели жандармы. Яша выхватил у Ильи Семеныча знамя и понес…»

Аграфена Игнатьевна вздрогнула и приоткрыла глаза. Сердце билось часто, тревожно, как и тогда. Она вспомнила, как, переполошившись, побежала в сарай, где Яков прятал запрещенные книжки…

Воспоминания вдруг прервались. За окном зазвенели ребячьи голоса.

Пересиливая дремоту, Аграфена Игнатьевна потянулась к подоконнику. Во дворе дрались ребята. По бескозырке на светлой голове одного из мальчишек в толпе она узнала внука.

– Я тебе покажу, какой я разноглазый! – крикнул Юра и с размаху ударил черноголового мальчугана.

К ужасу бабушки, вся толпа ребят навалилась на Юру и вместе с ним рухнула на землю.

– Стойте! Не смейте! Я вам сейчас, стервецы! – Аграфена Игнатьевна стучала своим маленьким старушечьим кулачком по подоконнику. – Юра, сейчас же домой!

Юра вынырнул из кучи ребят, оглянулся на окно и, махнув бабушке рукой, снова схватился с мальчишками: одного пихнул, второго прижал к стене и стал трясти за грудь. Ошеломленные таким оборотом дела, ребята опомнились только тогда, когда Юра поднял бескозырку, стряхнул с нее землю и зашагал к воротам.

– Беги! Домой беги! – истошно закричала бабушка, когда вся ватага бросилась за Юрой.

Но он, круто повернувшись, пошел мальчишкам навстречу. Тут Аграфена Игнатьевна не выдержала и побежала на лестницу.

В это время к дому подъехал Яков Иванович.

– Ты чего такой красный? – остановил он сына. Увидев высыпавшую за ворота ватагу, отец все понял.

– Драка? Эх ты, пионер! – Он подтолкнул Юру в парадное.

– Чего толкаешься?! – обиделся на отца Юра, остановился в темном углу лестницы и забормотал сквозь слезы: – Я им покажу, как дразниться! Так дам, что за Бугом слышно будет…

– Вот я тебе сейчас дам – так это точно! – Яков Иванович потянул сына за собой. – Живо домой!..

Сверху раздался голос бабушки:

– Покажи ему, Яшенька! Совсем от рук отбился, сорванец!..

– Ты бы послушал, как они дразнятся, так тоже бы дал сдачи! – закричал Юра.

При этих словах Яков Иванович невольно вспомнил, как его в детстве по-разному обзывали. И он так же, как Юра, бил обижавших его ребят. Но тогда за него, сироту, заступиться было некому… Почему же дразнят Юрку? Может быть, потому, что редко видят его с отцом, считают беззащитным? Как захотелось Якову Ивановичу надрать за сына уши этим сорванцам!

Он повернулся к Юре, притянул к себе и спросил:

– Ну, ты им дал как следует?

Юра, удивленный такой переменой в отце, нерешительно протянул:

– По первое число!

Увидев их обнявшимися, Аграфена Игнатьевна развела руками.

– Вот так сами и портите детей!.. – возмутилась она и в сердцах хлопнула дверью.



После ужина Нина Николаевна стала собирать мужа в дорогу. В большой чемодан положила надувную подушку, нитки, иголки, принадлежности для мытья и бритья. Маленький чемоданчик наполнился съестным. Среди копченостей, масла, сахара и прочей снеди оказалась еще и баночка клубничного варенья.


Еще от автора Николай Иванович Алексеев
По зову сердца

Автор – участник Великой Отечественной войны, генерал-майор инженерных войск в отставке.«По зову сердца» – логическое продолжение романа «Испытание». Здесь повествуется о том, как советские люди на фронте и в тылу совершали подвиги во имя победы нашей Отчизны.


Руны Огнебога

Испокон веков на землях Хольма струился истинный Свет неся Благость и Силу миру. Но тьма не спала и точила мирный народ. И вот в одно время она смогла накрыть, заслонить черными крыльями Свет. Захотело зло отнять мир у славного княжества. Трудная задача стала перед людьми, как защититься от темного присутствия. Народу придется пройти сквозь войну и лишения, чтобы избавиться от темного ига. Нелегкая судьба ждет героев, но выбора нет... Ведь только боги могут лишать жизни себе подобных.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.