Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis» - [106]

14 августа 1978 года. Через два года в этот день умрет Мамочка. Докладываю, что 4-го текущего месяца на конспиративной квартире я провел беседу с негласным сотрудником, которого проверял зав. сектором тов. полковник д-р Карой Дейче. (…) О приезде С. наша родственница по материнской линии он ничего не слышал, хотя с семьей Б., где она моя тетушка бывает почти каждый день, поддерживает хорошие отношения. Негласный сотрудник ссылается на то, что помогает больной жене по хозяйству. Возможно, что еще в этом году он на несколько дней сможет выехать в Базель и Рим. (…) Единственное серьезное препятствие к этой поездке — тяжелая и продолжительная болезнь его жены (тромбоз).

Заключение: Подготовка поездки Чанади в намеченные пункты идет в соответствии с планом. Мы начали выполнять задание и попытаемся довести дело до конца, чтобы еще до того, как агент выйдет — следуя разработанной наступательной линии — на целевые объекты в Германии, естественным образом подключить к данной операции г-жу С. Аналогичную линию поведения мы определили и в этом направлении: с одной стороны, проявлять готовность к сотрудничеству, с другой — инициативу.

Чистое помешательство — мой отец как потенциальный двойной агент! Следуя наступательной линии — каков язык! Язык (холодной) войны… Это уже другой уровень и другой отдел…

В ходе беседы тема была преподнесена таким образом, чтобы «Чанади» <меня вдруг смутили даже эти кавычки. Как будто даже в качестве Чанади он был не настоящим Чанади, а Чанади в кавычках, то есть поддельным…> понял лишь то, что данные о возможностях его вербовки могут дойти до нашего аналитического управления через круг зарубежных знакомых г-жи С. Какие данные? Через кого? Куда? Поскольку нас в этом плане ничто не ограничивает, то линию поведения на сотрудничество можно распространить и в направлении указанного лица. [Мне кажется, я понял это только сейчас (если понял): речь вроде идет о том, что г-жа С., то есть тетя Ица, тоже шпионка — я устал уже удивляться, — но отцу об этом знать не положено.]

Мы стремились к тому — и, по нашей оценке, это удалось, — чтобы у «Чанади» не сложилось впечатление, будто нас в первую очередь интересует г-жа С. и ее зарубежные связи.

На наш вопрос негласный сотрудник вновь подчеркнул, что на Западе он ведет себя и высказывается в таком духе (и эта его позиция находит там понимание), что в Венгрии он вынужден был адаптироваться под воздействием непреодолимых обстоятельств, в первую очередь ради семьи, но это вовсе не означает, что он симпатизирует нашему строю, напротив, он готов сделать все, чтобы вернуть себе бывшее достояние и авторитет. Какое ничтожество. Не видел бы этих строк — ни за что не поверил бы.

Все это [что? да какая разница!] им еще предстоит проработать в деталях, в первую очередь прояснить, не возникло ли в кругах вражеской разведки противоречивое впечатление о негласном сотруднике и не было ли до этого таких случаев, когда последний «деликатно» отказывался от предложений, направленных на его вербовку. Все вышесказанное — с разбивкой по целевым объектам — нам следует учесть при дальнейшей разработке его линии поведения.

Мне открывается другой мир (мир отца), невидимый, но столь же реальный, как и существующий. Мир как шпионский фильм 70-х годов. С Ле Карре в качестве Бога…

<Только что разговаривал с одним из своих друзей. «Сегодня в половине второго мой лечащий врач диагностировал у меня рак легких». Я представить себе не мог, что такую фразу можно сказать столь естественным тоном. Старик, прошептал я так, будто он выиграл миллион в лотерею. Смешно: вдруг м. п. у., что он побил мою карту. На следующей неделе я собираюсь ему обо всем рассказать, но в таком случае из нас двоих «главным» все-таки будет он, вот что пришло мне на ум. Извини. — Не хочу больше выступать с речами на похоронах, подумал я, а потом: да хватит скулить. Все мы смертны. Не он первый, кто умрет в пятьдесят пять лет. Сейчас он, потом я. Я почувствовал, что сержусь на него. Мне нравится, что он читает все мои книги. Идиот, сначала я написал эту фразу в прошедшем времени. В венгерском языке прошедшее время неразвито.>

[Я снова наткнулся в романе на фразу, которая звучит сейчас совершенно иначе. Мой отец был человеком злым по натуре, негодяем и гнидой, но это почему-то никогда не всплывало наружу, не становилось явным. — Еще как всплыло.]

<Позавчерашний день. — Тяжело. Поначалу я думал, что занимаюсь обычными повседневными делами. Отвез Гизелле третью тетрадь. Печатает она с тяжелым чувством, но оторваться от текста не может. Наконец-то я задал ей тот вопрос, который давно уж придумал, и он постоянно вертелся у меня в голове: Ну как, Гизелла, не жалеете о тех временах, когда вы плакались из-за безобидных минетов? Она молча смеется. Потом говорит: Тысяча чертей! И, помолчав, добавляет: Но ведь и вы изменились, не так ли? Ничего удивительного, отвечаю я, и мы садимся пить кофе.

Затем на трамвае я поехал к Т., который во время болезни отца был его лечащим врачом. Мне понравился этот дом. Мать очень доверяла Т. и его жене. Я разглядывал по обыкновению книжные полки, обнаружил много знакомых книг. По сути, он рассказал мне классическую историю лечения алкоголизма. Отец принимал «антетил» (или «антетан»?), после которого пить нельзя, иначе человеку становится плохо.