Исповедь рогоносца - [14]

12 апреля 1798 года была пышно отпразднована свадьба. Гортензия в бриллиантовой диадеме и кружевной фате была совершенно обворожительна. Свидетелем со стороны жениха был величественный и суховатый Бонапарт. Он улыбнулся невесте своей неотразимой улыбкой, в которой больше всего проявлялось обаяние этого человека. Но, сама не понимая почему, Гортензия вздрогнула. Может быть, все дело было в царственно-надменном взгляде голубых императорских глаз. Поцеловав девушку, Бонапарт сказал ей, указывая на Мармона:

– Я вам не отдаю его насовсем! Я вам его только одалживаю!

Пророческие слова, в справедливости которых бедняжка Гортензия убедится очень скоро!

Был на свадьбе и еще один человек, который, прячась в тени церкви за колонной, еле сдерживал слезы. Жак Лаффит с горечью смотрел на то, как у него отнимают последнюю надежду. Никогда, никогда Гортензия не будет принадлежать ему! Как трудно с этим примириться!..

Но молодая женщина была слишком счастлива для того, чтобы даже на минутку задуматься о судьбе скромного служащего ее отца. Завтра же об руку с возлюбленным супругом она полетит навстречу счастью… и навстречу семье своих новых родственников! Как выяснилось недолгое время спустя, эти понятия отнюдь не были синонимами…

Новые родственники жили весьма достойно, но ничуть не радостно в замке Шатильон-сюр-Сен. Изобилие ковров и гобеленов не делало его просторные залы теплее и уютнее. Однако, когда Гортензия вместе с мужем приехала туда, и замок, и семейство показались ей прелестными. Она была счастлива, она была влюблена. Весна царствовала и сияла, погода стояла прекрасная, и казалось, что все вокруг окрашено сияющей небесной лазурью. Письма, которые она писала тогда своему отцу, излучали радость бытия: «Какой изумительный у меня муж! До чего же он нежный! А какой приветливый, какой предупредительный! Я все время повторяю про себя: на всем свете не найдешь мужчины любезнее его!» И добавим от себя, на всем свете, наверное, нельзя было найти более влюбленной супруги…

Семья: отец, мать, помешанная на религии тетка, засидевшиеся в девушках кузины – все с необычайным радушием приняли юную супругу полковника, явившуюся им в ореоле отцовских миллионов. Вскоре Гортензия и думать забыла про Париж, находя в новой жизни особое очарование. Ей было так хорошо жить вот так – потихоньку, рядом со своим драгоценным супругом, в спокойствии и тишине Бургундии.

Увы! Медовый месяц продлился всего две недели, и все переменилось. Бонапарт готовился тогда к своему египетскому походу. И, естественно, призвал к себе любимого адъютанта. Мармон со слезами на глазах простился с молодой женой.

– Почему вы прощаетесь со мной? – возмутилась Гортензия. – Я же поеду с вами, по крайней мере, в Париж!

– Дорогая моя, это невозможно! Вы теперь владелица Шантильона и должны оставаться здесь. Да к тому же мои родственники будут слишком огорчены, если и вы покинете их. Разве вам не хочется послужить им утешением?

Гортензия скорчила рожицу. Больше всего утешения нужны были ей самой.

– Вы же будете так далеко! В Париж, по крайней мере, вести доходят быстрее!

– Ладно-ладно, – улыбнулся полковник. – Вижу, что придется сказать вам все. Как только мы обоснуемся в Каире, вы обе приедете к нам – вы и супруга генерала – на отличном фрегате. Разве вы не знаете, как он влюблен в Жозефину? Почти так же, как я в вас… Он не сможет обойтись без нее! Разлука будет короткой… Но никому ничего не говорите об этом!

У Гортензии сразу же высохли слезы. Ее воображение нарисовало ей великолепную картину отъезда, лазурные волны Средиземного моря, путешествие с прелестной Жозефиной, наконец, любовные ласки под сияющим небом Востока! Она бросилась на шею мужу.

– Я никому ничего не скажу и буду вести себя хорошо! Но все-таки, пока продлится эта разлука, вы обещаете часто писать мне?

– Очень часто! Почти каждый день!

Вот почему юная госпожа де Мармон довольно спокойно глядела вслед удаляющемуся мужу. И едва карета, уносящая его, исчезла за поворотом парковой аллеи, она уселась и принялась ждать почтальона.

Он явился не так скоро, как было обещано, зато очень скоро в старинном шатильонском замке воцарилась скука. Наступила осень. Вести из Египта были куда менее оптимистичные, чем предполагалось. Дела у французской армии шли не так уж прекрасно. Гортензия металась по своему печальному обиталищу. Вблизи замка протекала Сена… И как же трудно было поверить, что это та же самая Сена, к которой Гортензия привыкла в Париже… Чтобы оценить, в каком состоянии находилась тогда молодая женщина, достаточно прочесть всего несколько строчек из одного из многочисленных писем, посланных ею отцу:

«Мне потребовалась бы, по меньшей мере, дюжина веселых и приятных в общении молодых людей, чтобы сделать пребывание здесь не таким невыносимым. Единственное мое развлечение, единственная отрада для глаз – без конца рассматривать грубые и древние как мир гобелены, которые украшают апартаменты, чересчур большие для меня. Поскольку я уже пресытилась этим наслаждением, мне остается только целый день портить глаза чтением и письмом и зевать, зевать, зевать… Здесь это, видимо, в моде. С утра до вечера во всех помещениях замка только и слышна, что эта волшебная музыка, один зевок становится эхом другого. Особенно талантлив и щедр в этом отношении мой свекор…»