— Жалеешь ли ты о том, что у тебя светлые волосы, а не, скажем, чёрные? Жалеешь, что у тебя нет крыльев или ядовитого жала? — продолжал наседать на собеседника Ринмир. — Глупо задавать подобные вопросы. Как можно сожалеть о своей сущности? Да и толку в сожалениях нет. Всё равно они ничего не изменят.
Скажи это любой другой человек, Лайонелл счёл бы подобное пустым бахвальством. Но сейчас, глядя в пустые тёмные глаза, он верил: этому колдуну действительно не о чем жалеть, пусть он и не может вырваться из расставленной западни. И не может ли? Может, он просто устал бежать?
— Ты ведь знаешь это сладкое чувство власти, когда делаешь что-то в первый раз. Первый удачный выстрел, первая убитая жертва…
— Я не убиваю невиновных, — зачем-то заметил Лайонелл. Маг чуть прищурился:
— Не убиваешь? Или веришь, что не делаешь этого?
Золотой Страж осёкся, понимая: лучше не перебивать собеседника. Иначе есть риск вновь услышать нежелательный вопрос, дать на который честный ответ невозможно. Просто потому, что он неизвестен. Неизвестен никому из тех, кто поклялся защищать мир — пусть даже ценой своей и чужой крови.
Колдун, впрочем, и не ждал ответа; у Лайонелла даже сложилось впечатление, что этот маг прекрасно знает, как может себя повести Золотой Страж.
— Поверь мне, первое сотворённое заклинание — это невыносимая сладость. Наверное, так же чувствует себя тот, кто разрывает нутро невинной девушки, тот, кто по праву может считать себя первым. Я… не жалею.
Лайонелл, вдохнув поглубже, положил руку на рукоять пистолета:
— Значит, вот она — та история, что ты хотел мне рассказать? То, как ты приобрёл знания и то, как в итоге соблазнился ими, из чистого любопытства применив магию?..
— Кто сказал, что из любопытства? Да и потом… не кажется ли тебе, мальчик, что ты слишком быстро делаешь выводы? Ты ведь даже не дослушал до конца, а уже всё решил.
Золотой Страж опустил голову:
— Если ты не закончил — договаривай. Учти, я не стану слушать твою болтовню вечно. Да и мои товарищи не станут ждать. У тебя есть время до рассвета; после я убью тебя, маг.
Ринмир лишь слегка склонил голову, безмолвно соглашаясь с решением Золотого Стража. Узкая и бледная ладонь легла на закрытые ставни, слегка надавливая на них, так, что зазвенела щеколда.
— Ты хочешь знать, как я впервые ощутил свою силу и свои знания? Хорошо. Я расскажу тебе…
Над деревней Арга собирались тучи; вот уже пару недель шли дожди. Лишь изредка ливни прерывались, словно на небе заканчивалась вода и следовало подождать, пока она восполнится. Со всех сторон дули холодные ветры: постепенно приближалась зима, и всё чаще поутру пролившаяся на землю вода застывала ломким льдом.
Многие жители деревни, не готовые к столь ранним холодам, давились кашлем. У некоторых изо рта вырывались капли крови. Но кто мог помочь? До ближайшего города, где имелся лекарь, предстоял слишком долгий путь, да и денег на то, чтобы оплатить его услуги, у деревни не было. И потому намного чаще, чем раньше, теперь приходилось слышать размеренный стук лопаты о мёрзлую землю: могильщик не оставался без работы. То и дело сносили к старому деревенскому погосту новые и новые гробы: ложились жертвами болезни мужчины, женщины, дети…
Ринмир не заболел, но сердце его, несмотря на это, было полно тревоги. Уже год, как он потерял своих родителей, но в том не было вины ныне бушующей хвори: их убили разбойники по дороге в город. И сейчас он, четырнадцатилетний подросток, со страхом в тёмных глазах бродил вокруг дома деревенского старосты, заглядывая в слюдяные окна.
Там, за каменной стеной, давилась кашлем Мэрайя. Эта сильная юная девушка держалась, как могла, но всё же болезнь поразила и её. Сейчас Ринмир никак не мог заставить себя войти: ему больно было видеть умирающую подругу даже издали. От одной мысли, что Мэрайи может не стать, как не стало родителей, ему становилось страшно. Но всё же нельзя было ходить вокруг дома старосты бесконечно, и Ринмир неуверенно шагнул за порог.
— Если бы только я мог помочь… — причитал Кристоф, уже сидящий у постели их подруги детства. Староста, также находящийся близ ложа дочери, только вздохнул:
— Кабы ты мог помочь, беды бы не было! Да только что ты можешь…
Заметив Ринмира, отец Мэрайи смерил его далёким от восхищения взглядом. Ещё бы: этот мужчина с неаккуратной светлой бородой никак не мог привыкнуть к тому, что вместо сына деревенского кузнеца, Кристофа, Мэрайя предпочитала общество осиротевшего мальчишки. Видимо, заглядывая вперёд, он видел Мэрайю супругой Кристофа. Но сейчас привычно злобный взгляд сменился усталостью, и Ринмир понял: всё серьёзнее, чем казалось раньше. Деревенский староста уже даже не надеется, что дочь выживет, и оттого ему всё равно, кто посещает её в последние дни перед гибелью.
Ринмир посмотрел на подругу — и вздрогнул. Напугало его не то, что она лежала неподвижно, будто мёртвая. Нет, на мгновение он увидел, как от её головы, словно вонзаясь в глаза, рот, уши и ноздри, тянутся чёрные пульсирующие нити. Эти нити забивались внутрь, не давали ей двигаться и дышать.
Тогда почти сразу же наступила ясность — и он сделал шаг вперёд, приближаясь к Мэрайе и протягивая руку к чёрным нитям.
