Исповедь дезертира - [12]

Я почесал у собаки за ушами, испытывая при этом необыкновенную нежность. Давно мои руки не чувствовали тепла.

— Извините. Я бы не стал вас беспокоить, но в село мне идти опасно… А вы тут одна?

— Ну… — она замялась, пытаясь, видимо, понять, что я за человек, — не совсем… Дочь к бабушке ушла. Пойдем, я тебя накормлю. Куда ж ты пойдешь в таком виде…

Женщина открыла покошенную скрипучую дверь бокового жилища. Я последовал за ней. Собака в дверь не пошла, осталась стоять у порога, вопросительно поглядывая нам вслед. В просторной комнате пристройки с высоким сводчатым потолком было гулко. У внешней стены стоял длинный стол со скамейками. В углу темнели какие-то инструменты.

Мы стали подниматься по выщербленной каменной лестнице, стесненной холодными стенами, она привела нас в крепость. Здесь, наверху, был небольшой коридор, отделенный от остального помещения современной каменной кладкой. На стене над раковиной висел рукомойник, рядом стоял стол с решетками, полными посуды. На другом столе в полумраке темнели керогаз и электроплитка с кастрюлей, а в самом дальнем углу — печь с вделанной плитой на две горелки. В стене со стороны коридора было две бойницы, из них хорошо просматривалась опушка леса, на которой мне пришлось коротать ночь. К коридору примыкала единственная, но довольно просторная комната с перегораживающей угол ширмой. Стены ее в отличие от стен коридора были оштукатурены и выбелены. Обстановка комнаты была очень скромная: две кровати, массивный, потрескавшийся шкаф, еще одна железная печка и небольшой деревянный стол. Нарядные занавески, комнатные растения и прочие мелочи говорили о том, что в этом помещении живут женщины.

— Раздевайся, — приказала мне красавица, — а то простудишься. Ты весь мокрый.

Я растерянно смотрел на нее.

— Ничего… У печки посижу.

— Тебя били?

— Да, боевики меня захватили, едва ноги унес.

— Переоденься, посушу твою одежду, — хозяйка полезла в шкаф, достала из него мужскую рубашку и брюки. — На вот, от Павла осталось. — Немножко помедлила, порылась в комоде, достала чистый носовой платок, с нарядной вышивкой по углам: — И это держи. Простыл совсем, сопли в два ручья текут.

— Спасибо, — сказал я, но платок пачкать не стал — слишком он был чистым и красивым.

Хозяйка вышла. Я быстро снял с себя мокрые шмотки, одел предложенное, сунул носовой платок в карман, вытер нос чудовищно грязным свитером и позвал хозяйку. Она вошла с большой кастрюлей, распространяющей невероятно вкусный запах.

Налила в тарелку суп, нарезала хлеб.

— Вот, только сготовила. Еще остыть не успел.

— Извините, не знаю, как вас звать, — мои голодные глаза косились на тарелку.

— Таисия… Таисия Андреевна. Садись, поешь.

Я едва сдержал себя, чтобы не наброситься на еду, как голодная собака.

Быстро смолотив тарелку супа, не стал отказываться от добавки.

— А кто он, этот Павел? — это имя мне не давало покоя.

— Павло? Муж, не муж, — нехотя заговорила она, пристраивая мокрые джинсы и свитер возле печи. Потом вздохнула. — Тебе этого знать не надо. Воюет он… Против федералов.

— Вы не беспокойтесь, я завтра уйду, чтоб у вас неприятностей не было.

— Сам-то ты откуда?

— Из Москвы. Военком говорил, что необстрелянных в Чечню не берут, а нас привезли на поезде, выгрузили, как скот, собрали на площади. А потом началось… Нет, вы не подумайте ничего плохого. Я же не отказываюсь служить, но воевать — это же другое… Воевать должен тот, кто умеет.

— Может, ты и прав, но сейчас все воюют, даже женщины. Из Прибалтики едут, девицы молодые, красивые…

— Да, я одну такую видел у боевиков. Она, собственно, помогла мне бежать. Ули. Вы случайно ее не знаете?

— Нет. Я вообще здесь людей редко вижу.

Меня начало клонить в сон, разговаривать стало лень. Но в животе после сытой еды с непривычки вдруг ужасно забурчало. Стыдясь и стараясь заглушить эти звуки, я снова завел разговор.

— А вы чем занимаетесь?

— Здесь музей был, при Советах реставрация началась. Потом все заглохло. Вот одну эту комнату и успели только отделать. Раньше жила в селе, рядом. Экскурсии здесь водила. Когда очередной конфликт начался, мужа убили, дом сожгли. Перебралась сюда. Так и живем здесь вдвоем с дочкой.

— А туристы бывают?

— Туристов сейчас нет, какие в наше время туристы…

— А бандиты, ну, боевики в смысле?

— А что боевики? Для нас это местное население. Горцы всегда воюют. Кто за женщин, у кого кровная месть, кому деньги нужны… Кавказ, одним словом.

— А в селе, какая власть?

— Там у кого оружия больше, у того и власть.

— А вы, значит, в стороне? Почему вас не трогают? Вы же русская, так ведь?

— Да, но у меня дочь от грузина. Его здесь все уважали. И меня вместе с ним.

Несмотря на то что я проглотил две огромные тарелки супа, голод не унимался. Мне стыдно было попросить еще добавки, но Таисия, видимо, угадав мое желание, налила третью тарелку, сказала:

— Ешь еще, потом наговоримся.

— Да нет, вы не подумайте, я уйду, чего ж мне вас утруждать, — говорил, а сам думал, как бы остаться.

— Куда ты такой пойдешь? Ты хоть в зеркало видел себя? Кожа да кости. Пойдет он!..

— Правда, правда, я уйду. Мне в Армению надо, друг у меня там.