Испорченный - [10]

Мне следовало бы знать.

Раздраженный, я отправляюсь в основное здание, в то время как женщины заканчивают завтрак и утреннюю йогу. Одна за другой они проходят в большую комнату, тихо занимая свои места. Некоторые из них поднимают головы и посматривают на меня сквозь длинные накладные ресницы. Другие размещают свои руки на коленях, их щеки красные, а жар воспоминаний моих рук, касающихся их, уговаривает их внутреннего нарушителя выйти и поиграть.

Как только я замечаю ее появление среди остальных дам, у меня в животе образуется что-то горячее и тяжелое. Это пытка. Это облегчение. Это чертово смущение. Я слишком раздражен, слишком озабочен, и пошло все, что я могу сейчас с этим поделать, на хер. Меня охватывает порыв, и я шагаю к ней, когда она занимает свое место.

— Поднимайтесь, — командую я. Я не прошу. Я никогда не прошу того, что хочу.

— Простите? — спрашивает Эллисон, наморщив лоб. Я хочу дотянуться и разгладить эти маленькие морщинки, но я не делаю этого. Я не абсолютно самовлюбленный человек.

— Вставайте, Элли, — я протягиваю ей руку, которую она осторожно изучает, прежде чем принять. Ее ладонь теплая и мягкая... именно такая, как, по моему представлению, она должна быть. Одновременно поправляя сзади свое платье, она встает, сокращая небольшое пространство между нами.

Я держу ее руку немного дольше, чем должен, затем тяну ее назад.

— Повернитесь. Позвольте мне увидеть вас.

— Чт... Я не понимаю, что...

Мои руки на ее плечах, их дерзость застает ее врасплох и заставляет тяжело дышать. Направляя, я поворачиваю ее на сто восемьдесят градусов.

— Это то, что определяет, будет мужчина трахать вас или нет, дамы. Упаковка. Обаяние. Искушение, — я разворачиваю ее к себе, позволяя этим бирюзовым глазам меня беззастенчиво буравить. Я не могу отвернуться. Я, черт возьми, даже моргнуть не могу. Я говорю с ней, как будто она единственная в комнате, но все же я убеждаюсь, что мой голос доходит также до других жаждущих ушей. — Мужчины — существа визуальные. Им нужно быть соблазненными. Взволнованными. И хотя платья с А-силуэтом¹³ и балетки могут быть целесообразными — это не сексуально.

— Это «Александр Маккуин»¹⁴! — усмехается она.

— Это уродливо как смертный грех. К черту лейблы.

Сперва расширяются ее глаза, затем от смущения розовеют ее щеки. Потом мои слова проникают глубже, и на этот фарфоровый холст с рыжевато-коричневыми веснушками прокрадывается боль. Я не хочу ее обижать, но дерьмо, правда ранит. Проклятье, ранит, как какая-то сволочь.

Прежде чем она запротестует, я касаюсь ее волос, вытаскивая серебряные шпильки, что скрепляют их в практичный пучок. Пламя каскадом ниспадает по ее спине, рассыпаясь по лицу и целуя ее плечи. Я наматываю себе на палец рыжий локон и медленно придвигаю свое лицо так, чтобы только она могла услышать эти слова, которые я не должен говорить. Эти слова, которые угрожают разрушить когда-то стальную крепость моей логики.

— Я думаю, ты чертовски сексуальна, Элли, — шепчу я, мое дыхание искушает кожу прямо под ее ухом. — Ты просто еще этого не понимаешь.

Так же быстро мое прикосновение покидает ее, и я поспешно прокладываю путь к кафедре, прочь от нее. От соблазна пропустить сквозь пальцы эту огненную гриву, затем зажать волосы в кулак, оттягивая ее голову назад, чтобы у нее не было другого выбора, кроме как смотреть на меня. Но разве это то, чего я действительно хочу? Чтобы она увидела, кто я на самом деле? Или мне продолжить кормить с ложечки ее или кого-нибудь еще иллюзией, что спровоцирует их собственную внутреннюю соблазнительницу?

Я откашливаюсь, теребя лацкан своего льняного пиджака. Эллисон все еще стоит, по-прежнему глядя на меня широко открытыми глазами и с приоткрытым ртом. Это было необходимо. Я должен был ей это сказать. Кто знает, что еще накрутят таблоиды за время ее отсутствия на публике?

Да-да, это все часть моих обучающих методов.

Я полон дерьма.

Поднимается рука, спасая от путаницы моего облажавшегося внутреннего диалога.

— Да?

Звук моего голоса побуждает Эллисон занять свое место, и я вынуждаю себя перевести взгляд на Мэриэнн Кэррингтон, полную женщину среднего возраста, которая с первого дня проявила себя матерью группы. Возможно, потому, что ее муж любит трахать девушек, которые годятся им в дочери.

— Очевидно, что я уже не девочка, — говорит она, растягивая слова на южный манер. — У меня не второй размер, и гравитация берет свое. Только так, стягивая и скрывая, у меня получается не выглядеть, как цирковой клоун. Как я могу быть соблазнительной? Что я могу сделать, чтобы мой муж снова считал меня сексуальной?

— Миссис Кэррингтон, прошу прощения, но у вас есть сиськи?

— Ч-что? — запинается она, хватаясь за грудь от фантомного учащенного сердцебиения.

— Сиськи? У вас есть они, верно?

— Ну... да. Конечно, — ее щеки вспыхивают румянцем, и она издает нервный смешок.

— И задница?

— Почему... да.

— Тогда вы можете быть сексуальной. Вы сексуальны. Вам только нужно в это поверить, чтобы ваш муж тоже это увидел, — я осматриваю макушки их голов, обращаясь не к ней одной, а желая, чтобы они все меня услышали. — Это не значит, что нужно быть худышкой или иметь самую большую грудь, или самый лучший зад. Нам плевать на ваши накачанные, полные коллагена губы или наращенные волосы. Мы просто хотим вас. Мы простые создания, дамы. Дайте нам что-то, что заставит наши рты наполниться слюной. С важным видом, в нижнем белье и на каблуках вытирайте пыль с мебели, делая вид, что совершенно не замечаете наших пристальных взглядов. Наклонитесь, чтобы подобрать что-то с пола, в блузке с расстегнутой верхней пуговицей, так мы сможем украдкой заглянуть в ваше декольте. Носите волосы распущенными, так мы можем представлять, как пропускаем их между пальцами, потягивая их, пока вы кричите от страсти.