Испорченная кровь - [8]

и выглядит совершенно новой.

Затем мужчина возвращается к столу, держа две

тарелки, каждая из которых с омлетом. Запах

вызывает у меня тошноту. Он ставит одну передо

мной, и я беру вилку. Оружие у нас есть, его так

много: вилки, ножи... можно предположить, что если

бы кто-то и вернулся, т о не оставил бы нам все эти

вещи, с помощью которых мы могли бы напасть на

него. Я озвучиваю свои мысли, и Айзек кивает.

— Знаю.

Конечно, он уже думал об этом. Всегда на два

шага впереди...

— Твои волосы изменились, — говорит

мужчина. — У меня ушла минута, прежде чем я узнал

тебя... наверху.

Я таращусь на него. Неужели мы на самом деле

говорим о моих волосах? Остро осознаю свою седую

прядь. Проверяю, что хорошенько спрятала её за

ухом.

— Я отрастила их.

Положить еду в рот, разжевать, проглотить,

положить еду в рот, разжевать, проглотить.

Мы больше не говорим о моих волосах. Когда я

доедаю, то объявляю, что мне нужно в туалет. И

прошу его пойти со мной. Здесь только один туалет,

и он в спальне, где я нашла Айзека. Он ждёт за

дверью с ножом в руке. Прежде чем мы покинули

кухню, Айзек прихватил тот, который больше. Это

почти смешно, но не совсем. Большой нож, большая

рана. Я выбрала себе нож для стейка. Он прост в

обращении и чертовски острый.

Я облегчаюсь и подхожу к раковине, чтобы

вымыть руки. Над ней висит зеркало. Смотрю на себя

и вздрагиваю. Мои волосы безжизненные и жирные,

и эта широкая двух сантиметровая седая прядь,

которая появилась, когда мне было двенадцать,

выделяется на фоне бледного лица. Я делала всё,

чтобы избавиться от неё: закрашивала, отрезала,

выдёргивала

волосок

за

волоском.

Цвет

не

становился

серым.

Я

просидела

в

десятках

парикмахерских на протяжении многих лет, и

каждый стилист говорил мне то же самое: «В этом

нет смысла... она не принимает цвет». Независимо от

того, что я делаю, она всегда возвращается, словно

упрямый сорняк. В конце концов, я сдалась. Старая

часть меня победила.

Открываю воду, она шипит и в течение

нескольких секунд напоминает приступ кашля,

прежде чем начинает течь слабой коричневой струёй.

Я брызгают на лицо и немного пробую. На вкус она

противная. Ржавчина и грязь.

Когда я выхожу из ванной, Айзек протягивает

мне свой нож мясника. Я должна положить свой нож

на пол, чтобы держать его, так как моё запястье

повреждено.

— Мне тоже нужно, — говорит он. — Не дай

плохим ребятам добраться до нас.

Я улыбаюсь — на самом деле улыбаюсь —

когда мужчина закрывает дверь. Его юмор всегда

проявляется в самые неожиданные моменты. Не

думаю, что когда-либо буду в милости у кого-то.

Когда он выходит, его лицо вымыто, а волосы

влажные. Тонкая струйка воды стекает с виска.

— И что теперь? — спрашиваю я.

— Ты устала? Мы могли бы отдохнуть по

очереди. Хочешь спать?

— Конечно, нет!

Он смеётся.

— Да, я понимаю.

И тогда наступает длинная неловкая пауза.

— Я хотела бы принять душ, — произношу я.

То, чего я не добавляю — это в случае, если этот

больной мудак касался меня...

Айзек кивает. Я поднимаюсь вверх по лестнице,

чтобы взять что-нибудь чистое из одежды. Меня

мутит от мысли о том, что кто-то выбрал и повесил

з де с ь её для меня. Я бы хотела свою, но, даже

пижама, которая до сих пор на мне, не моя. Изучаю

содержимое гардероба. Почти каждый предмет

гардероба я выбрала бы для себя, за исключением

цвета. Его слишком много. Это жутко. Кто может

знать меня достаточно хорошо, чтобы купить мне

шмотки? Одежду, которая на самом деле мне

нравится? Я снимаю с вешалки кофту для йоги с

длинными

рукавами

и

нахожу

под

ней

соответствующие штаны.

В ящике я нахожу

разнообразные трусики и бюстгальтеры.

О, Боже!

Решаю остаться без них. Не могу носить нижнее

бельё, которое какой -то психопат купил и сложил в

ящик. Это будет, как будто он касается меня... там. Я

захлопываю ящик.

Айзек помогает мне спуститься по лестнице.

После моей атаки на дверь, запястье опухло вдвое.

— Держи его выше и подальше от горячей воды,

— говорит он, прежде чем я захожу в ванную.

Я нахожу мыло и шампунь под раковиной.

Общеизвестный бренд. Мыло белое и пахнет бельём.

Принимаю душ пять минут, хотя и хочу остаться ещ ё.

Коричневатая

вода

никогда

не

с тановится

действительно горячей и у неё странный запах.

Я выхожу и вытираюсь полотенцем лимонного

цвета, которое висит на стойке с полотенцами. Такой

весёлый цвет. Так иронично. И так любезно

повешено здесь для нас. Вытираю руки и ноги,

пытаясь впитать все капли. Жёлтый, чтобы смягчить

шок от снега, тюрьмы и похищения. Может быть, тот,

кто притащил нас сюда, подумал, что цвет этого

полотенца сможет предотвратить депрессию. Я с

отвращением бросаю его на пол. И затем начинаю

смеяться, грубо и резко.

Я слышу, как Айзек легко стучит в дверь.

— Ты в порядке, Сенна?

Его голос приглушённый.

— Я в порядке, — кричу в ответ. И смеюсь так

громко, что он открывает дверь и позволяет себе