Испорченная кровь - [37]
курсор. Он казался нетерпеливым, моргая и ожидая,
когда я найду слова. Единственные слова, что я
слышала, были слова из песни, которую Айзек
Астерхольдер оставил на лобовом стекле. Они
вторглись в моё белое пространство мышления, пока
я не захлопнула свой компьютер и не спустилась
вниз по лестнице к ящику. Выкопала картонный
конверт оттуда, куда е г о затолкала, и выбросила в
мусорную корзину.
Мне необходимо отвлечься. Осмотревшись кругом,
первое, что я увидела — холодильник. Сделала
бутерброд с хлебом и холодными закусками,
которыми Айзек продолжал заполнять мой отдел для
овощей, и съела его, сидя по-турецки на кухонном
столе. Вместе со всей его ерундой в стиле « спасти
землю с помощью гибридов и переработки» он был
фанатиком газировки. В моём холодильнике были
пять видов пожирающих желудок и кишащих сахаром
содовых. Я схватила красную банку и забралась на
стол. Выпила её всю, наблюдая, как падает снег.
Затем я выкопала диск из мусора. И слушала его
десять раз... двадцать? Я потеряла счёт.
Когда Айзек вошёл через дверь, где-то после
восьми, я сидела, завернувшись в одеяло перед огнем,
обхватив
руками
колени.
Мои
босые
ноги
пританцовывали в такт музыке. Он остановился как
вкопанный и смотрел на меня. Я не хотела смотреть
на него, поэтому просто продолжала пялиться на
огонь. Доктор прошёл на кухню. Я слышала, как
мужчина
убирал
остатки
беспорядка
от
приготовления бутерброда. Через некоторое время он
вернулся с двумя чашками и передал мне одну. Кофе.
— Ты ела сегодня. — Он сел на пол и
прислонился спиной к дивану. Айзек мог бы сесть на
диван, но сел на пол со мной. Со мной.
Я пожала плечами.
— Да.
Айзек продолжал смотреть на меня, и я
съёжилась
под
пристальным
взглядом
его
серебристых глаз. Затем до меня дошло, что он
сказал. Я не готовила себе с тех пор, как всё
случилось. Я бы умерла с голоду, если бы не Айзек.
Приготовление бутерброда – первый раз, когда я
приняла меры, чтобы выжить. Значение слова
казалось как тёмным, так и светлым.
Мы
сидели
в тишине
и
пили
наш
кофе,
прислушиваясь к словам, которые он мне оставил.
— Кто это? — мягко спросила я. Смиренно. —
Кто поёт?
— Её зовут Флоренс Уэлч ( Прим. ред.:
английская
исполнительница,
неизменная
солистка группы « Florence and the Machine»).
— А название песни? — я украдкой взглянула
на его лицо. Он слегка кивнул, поощряя меня
продолжить расспросы.
— « Landscape».
На языке у меня вертелась целая тысяча слов,
но я крепко держала их в горле. Я не очень хороша в
разговорах. Но хороша в письменной форме. Я играла
с углом одеяла. Просто спроси его, откуда он узнал.
Я зажмурилась. Это было так трудно. Айзек
взял мою кружку и встал, чтобы отнести на кухню.
Он был почти там, когда я крикнула:
— Айзек?
Он посмотрел на меня через плечо, его брови
взметнулись вверх.
— Спасибо... за кофе.
Он сжал губы и кивнул. Мы оба знали, что это
не то, что я собиралась сказать. Я положила голову
между коленями и слушала «Landscape».
Сапфира Элгин. Какого мозгоправа зовут
Сапфира?
Это
имя
больше
подходило
для
стриптизёрши. Со следами от уколов на руках и
жирными, чёрными корнями отросших на дюйм
тонких жёлтых волос. У доктора медицинских наук
Сапфиры Элгин гладкие руки цвета карамели.
Единственное украшение, которое можно увидеть на
ней — толстые золотые браслеты, расположившиеся
от запястья до середины предплечья. Этакое
классическое проявление богатства. Я наблюдала,
как она записывала что-то в своём блокноте.
Браслеты нежно бренчали, пока ручка царапала
бумагу. Я разделяла людей по одному из четыр ёх
чувств, которое они проявляли сильнее всего.
Сапфира Элгин подпадала под звук. Её офис тоже их
издавал. Слева от нас в камине потрескивал огонь и
поглощал поленья. За её левым плечом журчал
небольшой фонтан с миниатюрными камнями. А в
углу комнаты, за книжным шкафом из ореха и
шоколадными диванами, была большая латунная
клетка напротив окна. Пять разноцветных канареек
щебетали и прыгали с одного уровня на другой.
Доктор Элгин перевела взгляд от блокнота на меня и
что-то произнесла. Её губы были цвета свеклы, и я
вяло смотрела на них, пока она говорила.
— Простите. Что Вы сказали?
Она
улыбнулась
и
повторила
вопрос.
Прокуренный голос. У неё был акцент, который
выделял букву «р». Звучало так, будто она мурлыкала.
— Я спррросила пррро Вашу мать.
— Какое отношение моя мать имеет к моему
раку?
Нога Сапфиры слегка подскочила на колене,
создавая шуршание. Я решила называть её Сапфира, а
не доктор Элгин. Таким образом, я могла
притворяться, что не подвергалась психоанализу
мозгоправа, которого выбрал Айзек.
— Наши встррречи, Сенна, не только из-за
рррака. Они больше связаны с Вашей личностью, чем
с болезнью.
Да, изнасилование. Мать, которая бросила
меня. Отец, который делал вид, что у него нет
дочери. Куча ужасных отношений. Обречённые
