Испорченная кровь - [29]

глаза, и коснулась книги на тумбочке. Просто

обложка.

Айзек приходи л каждый вечер. Иногда раньше

трёх, иногда после девяти. Настораживало то, как

быстро человек мог с чем-то смириться, например, с

незнакомцем в своём доме, который спал здесь и

забрасывал зёрна кофе в вашу кофеварку. Когда

доктор начал покупать продукты и готовить, это

ощущалось так привычно. Как будто у меня

неожиданно появился сосед или родственник,

которого я не приглашала. Однако по ночам, когда

Айзек поздно возвращался, я ощущала тревогу, бродя

по коридорам в трёх парах носков, и не могла

находиться ни в одной комнате дольше нескольких

секунд, прежде чем перейти в следующую. Хуже

всего было то, что когда он приезжал, я сразу же

удалялась в свою спальню, чтобы спрятаться. Нельзя

было показывать облегчение, которое я испытывала,

когда видела огни его автомобиля через окна. Это

отдавало холодностью, но так я выживала. Хотела

спросить его, почему он задержался. Из-за операции?

Удалась ли она? Но я не решилась.

Каждое утро я просыпалась, чтобы найти одну

из визитных карточек на столешнице. Я перестала

выбрасывать их через несколько дней, позволяя им

накапливаться возле вазы с фруктами. Вазы, которая

всегда была заполнена фруктами, потому что Айзек

покупал и клал их там: красные и зелёные яблоки,

жёлтые груши, время от времени волосатые киви. Мы

мало

разговаривали.

Молчаливые

отношения,

которые вполне меня устраивали. Он кормил меня, и

я говорила «спасибо », а затем доктор отправлялся

спать на моём диване. Я начала задаваться вопросом,

насколько хорошо спала бы, если бы Айзек не

охранял дверь. И спала бы вообще. Диван был

слишком коротким, слишком коротким для его шести

футов, и был меньшим из двух, что были у меня.

Однажды, когда доктор был в больнице, я отвлеклась

от разглядывания огня, чтобы передвинуть диван

побольше перед дверью. Я оставила ему подушку

получше и плед потеплее.

Как-то

вечером доктор вернулся почти в

одиннадцать. Я уже решила, что он не придёт, думая,

что наши странные отношения, наконец, изжили

себя. Я поднималась по лестнице, когда услышала

тихий стук в дверь. Просто тук, тук, тук. Это мог

быть порыв ветра, настолько был слабым звук. Но,

благодаря моей надежде, я услышала его. Айзек не

смотрел на меня, когда я открыла дверь. Не хотел.

Или не мог. Он, казалось, обнаружил, что мои полы

очень интересные, а затем место чуть выше моего

левого плеча. У него были тёмные круги под глазами,

две полые луны, отороченные ресницами. Было

практически невозможно решить, кто выглядел хуже

— я в слоях одежды или Айзек с повисшими

плечами. Мы оба выглядели изрядно побитыми.

Я пыталась притвориться, что не наблюдаю за

ним, когда он зашёл в ванную и плеснул на лицо

холодной воды. Когда доктор вышел, две верхние

пуговицы рубашки были расстёгнуты и рукава

закатаны до локтей. Айзек никогда не приносил

сменную одежду. Мужчина спал в том, в чём был, и

уходил рано утром, по -видимому, чтобы попасть

домой и принять душ. Не знаю, где он жил, сколько

ему было лет, или какую медицинскую школу

окончил. Всё то, что можно узнать, задавая вопросы.

Я знала, ч т о он водил гибрид. Его лосьон после

бритья пах как чай масала ( Прим. пер.: «чай со

специями»

—

напиток

родом

с Индийского

субконтинента

, получаемый путём заваривания чая

со смесью индийских специй

и трав), пролитый на старую кожу. Три раза в

неделю Айзек покупал продукты. Всегда в бумажных

мешках; большая часть Вашингтона состоит из

людей, пытающихся спасти планету. Одна баночка

колы в день. Я всегда выбирала пластик, просто ради

вызова. Теперь в моей кладовой была куча бумажных

продуктовых сумок, все аккуратно сложены друг на

друга. По четвергам он начал прикатывать зелёный

мусорный бак к моей обочине. Я официально и не

добровольно стала частью зелёного культа людей. По

воскресеньям Айзек крал газету моего соседа. Это

единственное, что я действительно в нём любила.

Доктор открыл холодильник и заглянул внутрь,

одной рукой потирая шею.

— Здесь ничего нет, — сказал он. — Давай сходим

поужинать. — Не то, чего я ожидала.

Я сразу почувствовала, что не могу дышать. И

пятилась, пока пятки не упёрлись в лестницу. Я не

выходила из дома в течение двадцати двух дней. Я

боялась. Боялась, что ничего не будет как прежде,

боялась, что всё будет по-старому. Боялась этого

человека, которого не знала, и который говорил со

мной так фамильярно. Давай сходим поужинать.

Как будто мы делали это всё время. Он ничего не

знал. Не обо мне, по крайней мере.

— Не убегай, — произнёс он, подходя к месту, где

кухня соединялась с гостиной. — Ты не выходила из

дома три недели. Это всего лишь ужин.

— Убирайся, — ответила я, указывая на дверь. Он не

двигался.

— Я не позволю чему-нибудь случиться с тобой,

Сенна.

Тишина, которая последовала, была настолько

громкой, что я слышала, как капал кран, как бьётся

моё сердце, как сковывавший мои ноги страх