Исполинское радио - [26]
Ее спутник был, по всей видимости, пьян. Он сидел, положив голову и руки на стол. Возле его правого локтя лежал опрокинутый стакан из-под виски с содовой. Джоун осторожно потряхивала его за плечи и что-то ему говорила. Вид у нее был немного растерянный, и вместе с тем она как будто находила что-то забавное в своем положении. Официанты уже убрали с других столов и теперь стояли вокруг Джоун, ожидая, когда она приведет в чувство своего кавалера. Джеку было грустно видеть в такой переделке девушку, которая напоминала ему деревья и газоны родного городка, но он не знал, как ей помочь. Джоун продолжала трясти своего приятеля за плечи, а напиравшая толпа пронесла Джека мимо окон вагон-ресторана, мимо зловонной кухни и вверх по эскалатору.
В то же лето он как-то зашел пообедать в один из ресторанов Гринич-Вилледж и снова увидал Джоун. Сам он был уже с другой девушкой, южанкой. Джек попал в этот ресторан просто потому, что они оказались поблизости. Кормили там ужасно и вместо электричества горели свечи. В самом разгаре обеда Джек заметил Джоун в другом конце зала и, когда кончил есть, подошел к ее столику и заговорил с ней. Она представила его высокому человеку с моноклем. Тот поднялся со стула, поклонился и важно произнес:
— Мы очень рады приветствовать вас!
Затем пробормотал извинение и исчез в уборной.
— Он граф, шведский граф, — сказала Джоун. — Он работает на радио — четыре пятнадцать, по пятницам — правда, интересно?
Она была в восторге и от графа и от этого ужасного ресторана.
Зимой Джек перебрался в восточную часть города, в район Тридцатых улиц. Однажды холодным утром он шел на службу и, переходя Парк-авеню, увидел в толпе женщину, которую несколько раз встречал у Джоун. Он подошел к ней и спросил, как поживает ее приятельница,
— Так вы ничего не слышали? — спросила она, и лицо у нее сделалось печальным. — Я вам, пожалуй, расскажу. Может, вы что-нибудь придумаете.
Джек повел ее завтракать в закусочную на Мэдисон-авеню, и она ему рассказала всю историю.
У графа была программа, которую он назвал то ли «Песней фиордов», то ли еще как-то, — он исполнял шведские народные песни. Все понимали, что он никакой не граф, но это мало заботило Джоун. Познакомились они на вечеринке. Почуяв в Джоун сердобольную душу, он на другой же день переселился к ней. Примерно через неделю он стал жаловаться на боли в спине и объявил, что ему необходим морфий.
Потом оказалось, что морфий ему нужен постоянно. Без морфия он начинал браниться и буянить. Джоун завела знакомство с врачами и аптекарями, продающими наркотики из-под полы, и, когда ей не удавалось раздобыть морфий у них, пускалась во все тяжкие, не гнушаясь никакими источниками. Друзья опасались, как бы ее не прирезали в один прекрасный день в каком-нибудь притоне. Между тем Джоун забеременела. Сделала аборт. Граф бросил ее и переехал в ночлежный дом на Таймс-сквер, но мысль о его беспомощности не давала ей покоя. Она боялась, что он без нее умрет, последовала за ним туда, поселилась в его комнате и продолжала покупать ему морфий. Он снова бросил ее. Джоун прождала неделю в надежде, что он вернется, а потом отправилась обратно в свою квартиру в Гринич-Вилледж, где по соседству проживали ее друзья и знакомые.
Джек очень сокрушался, когда узнал, что эта простодушная девушка из штата Огайо сошлась с грубым и безжалостным морфинистом, что ей пришлось столкнуться с уголовным миром, и он в тот же вечер позвонил ей и пригласил ее в ресторан «Чарлз». От нее по-прежнему веяло спокойствием и здоровьем. Голос ее был прелестен, как всегда, и напоминал родные вязы, зеленые газоны и стеклянные висюльки над крыльцом, которые колышутся на ветру с мелодичным звоном. Джоун рассказала ему про графа. Она говорила о нем кротко, без тени горечи. Голос ее, казалось, был создан для того, чтобы выражать наивное доброжелательство и радость жизни, казалось, что в душе ее не было места для каких-либо иных чувств. Она ела много, с аппетитом, и оживленно болтала о своей новой работе. После обеда они пошли в кино, и он проводил ее до дому.
В ту же зиму Джек встретил девушку, на которой решил жениться. Они объявили о своей помолвке в январе, а свадьбу назначили на июль. Весной Джоун пригласила его к себе пить коктейли. Приглашение пришлось на субботу; в этот день его невеста как раз уезжала в Массачусетс навестить родителей, и, не зная, как убить время, он сел на автобус и поехал в Гринич-Вилледж. Джоуи занимала свою прежнюю квартиру на третьем этаже одного из небольших домов без лифта, где посетители звонят в звоночек над почтовым ящиком в вестибюле и слышат предсмертное хрипенье замка в ответ. К почтовому ящику была прикреплена визитная карточка Джоуи Харрис, украшенная автографом некоего Хью Васкома.
Джек поднялся по двум пролетам лестницы, покрытой ковром. На площадке третьего этажа его встретила Джоуи, как всегда в черном. Она поздоровалась и сейчас же втащила его в комнату.
— Я хочу познакомить тебя с Хью, — сказала она.
Хью — дюжий красномордый парень с бледно-голубыми, воспаленными от пьянства глазами, держался с изысканной вежливостью. Джек постоял немного с ним, а потом увидел знакомого возле камина и подошел к нему. Тут-то, впервые, он и обратил внимание на странный беспорядок, царивший у Джоун. Правда, книги стояли на полках и мебель была вполне приличная, по почему-то все в комнате казалось не на месте. Словно кто-то расставил вещи как попало, не задумываясь. В этот же вечер, и тоже впервые, Джек испытал такое чувство, словно кто-то в этой комнате только что умер.
