Испанский сон - [97]

Корней Петрович медленно покачал головой. Он взял со стола очень красивую зажигалку, раскрыл ее и, перевернув над трубочкой, извлек из зажигалки бледно-голубой конус пламени, сопровождаемый шипящим звуком. Ей не доводилось видеть таких зажигалок даже по телевизору. Он раскурил трубочку от этого перевернутого шипящего пламени и поднял взгляд на нее.

— Не так-то просто. Рассмотрим два варианта. Первый: Семенов наврал тебе про сизо. Никакого сизо нет, и Отец так и содержится в участке. Трое суток истекают через несколько часов, а потому сегодня вечером Отца обязаны отпустить. Про сизо Семенов сказал тебе все для той же острастки, а может, просто из вредности — в общем, чтобы повернее вы с Отцом уехали из деревни. Для этого же — издевательство с объяснением. Тогда да, твой вывод правильный; я вам не нужен; сегодня Отец вернется домой, и человеческий мой вам совет — побыстрей укладывать чемоданы.

Она вдруг подумала, что первый раз в жизни разговаривает с человеком — не Отцом — без утайки. Это было странно. Это было против Завета: она верила ему. Он говорил сочувственно, он понимал ее, а она так нуждалась в понимании. Она так устала таиться. Она желала довериться ему, раскрыться перед ним. То есть — согрешить, нарушить Завет. Нарушение же Завета — она уже убедилась на горьком опыте — к добру не ведет, а лишь к позору и погибели. Значит — нельзя?

Но ведь дело было не только в ее желании довериться. Она бы справилась с этим желанием; в конце концов, оно было значительно слабее жажды ласки, охватывающей ее по вечерам. Дело было в Цели, в необходимости освободить Отца. Похоже, что Корней Петрович действительно мог помочь ей. Но не лукавство ли это? Не змей ли нашептал его приятными устами: «Я единственный, кто тебе поможет»? Откуда знать? У нее не было выхода, кроме как доверяться. Печально…

Нарушив Завет, она была вынуждена нарушать Его снова и снова. Это была кара за грех. Но не только. Это могло быть указанием на тщетность ее усилий, недостижимость Цели. Погибель, если так; но она должна, обязана была пытаться, даже воздвигнувши Цель над Заветом — до той поры, пока Цель не выполнена. Два дня назад, в темном погребе, в опоганенном платье, она назначила Завет средством. Все правильно. Цель выше средства, даже если средство — Завет. Это не было новым грехом; она должна была довериться этому человеку.

— Возможно, впрочем, — продолжал между тем Корней Петрович, по всей вероятности не замечая работы ее мятущейся мысли, — что Семенов сегодня не отпустит Отца — просто нарушит закон, задержит Его в КПЗ дольше положенного. В этом случае уже наше дело обратиться в прокуратуру; здесь я вам слуга и помощник, случай этот очень прост и ведет все к тому же правильно указанному тобой финалу, то есть к освобождению Отца.

Он попыхтел своей трубочкой, немного подумал и заметил:

— Данный подвариант я бы лучше не принимал всерьез, так как единственным основанием для него явилось бы служебное несоответствие Семенова. То есть, например, что он идиот, неуравновешенный человек, а может, попросту лихоимец… Припомни еще раз его намеки, жесты, интонации: ты уверена, что он не вымогал взятки?

Она вспомнила свою неудачную фразу.

— Деньги — нет.

— А что — да?

— Я упустила один момент, как-то забыла… Вышло так, что я ему чуть ли не предложила себя.

Корней Петрович оживился. Смущаясь, она рассказала ему эпизод, включая масленый вопросик Семенова.

— Что ж, — сказал он, — корыстный мотив отпадает; в таком случае, возможно, цель вас изгнать настолько сильно овладела этим человеком, что ради нее он мог и нарушить закон. Если так, то я должен тебя предупредить, что Отец твой находится в данный момент в опасности. Ему могут причинить вред перед тем, как отпустить на свободу.

Она вздрогнула.

— Могут бить?

Он чуть-чуть качнул головой утвердительно, и по его серьезному взгляду она поняла, что могут не только бить, могут сделать что-то вообще страшное. Ей стало жутко.

— Может быть, нужно поехать…

— Бесполезно, — сказал он, — это из области психологии; чтобы сделать что-нибудь в этом роде, Семеновым должен овладеть амок, а тогда наши усилия могут только напортить… Ты встречала такое слово — амок?

— Да… у Стефана Цвейга…

— Похвально, — одобрил он с легкой улыбкой, — для твоей глуши даже удивительно…

О чем мы говорим, ужаснулась она. О Цвейге в глуши… в то время как Отцу угрожает страшная опасность…

— Я не поеду, — сказал Корней Петрович, внимательно глядя на ее лицо и на этот раз уже, кажется, читая на нем все ее нехитрые, естественные мысли, — хотя бы потому, что я адвокат, а не оперативник. Да и поздно… неизвестно, когда доберемся… и попросту страшно… — Он спокойно перечислял причины, по которым не хочет связываться со спасением Отца; она на секунду его возненавидела, а потом подумала — за что? Кто она ему? Спасибо, что вообще стал разговаривать… да еще сверх рабочего времени… да еще правдиво, не утаивая своих мыслей, какими бы они ей ни казались…

Она встала.

— Я должна бежать.

— Не советую, — веско сказал он, — потому что тебе тоже опасно. И вдобавок ты меня не дослушала. Возможно, через пять минут у тебя будет совершенно другой настрой. И другие идеи.