Испанский сон - [95]

— Все? Вы довольны?

— Смотря чем, — криво улыбнулся он. — Мало мне радости от твоей записки как таковой… Но, учитывая ее назначение…

Он замолчал.

— Ладно, ступай.

— А отец?

— Ты не могла писать еще дольше? Как я тебе его оформлю за десять минут?

Ее глаза наполнились слезами.

— Я до завтра тут буду сидеть.

— Еще чего, — разозлился он, — это тебе ночлежка, что ли?

— Вы обещали…

— Я от своих обещаний не отказываюсь.

Она отрешенно встала. Еще одна ночь была потеряна. Что ж… Завтра так завтра. Только бы не обманул.

— То есть, — уточнила она, — завтра с утра я могу прийти за ним?

— Как хочешь, — пожал плечами участковый.

— Можно мне сейчас повидать его? Ну, хотя бы одну минутку?

— Нет. У нас и условий таких нет, свиданья устраивать.

— Хорошо, а еды передать? Я быстренько бы купила…

— Что положено, он получает. До завтра доживет.

— Но вы выпустите его?

— Выпустим, выпустим…

Она медленно вышла из кабинета, боком, оглядываясь, не отрывая глаз от лица участкового, пытаясь прочесть на нем какую-то заднюю мысль и не видя ничего, кроме усталости. Она открыла дверь и вышла. Постояла немножко в коридоре. Пошла домой.

Участковый же глубоко вздохнул и, заложив руки за голову, с удовольствием потянулся, и усталость разом слетела с его лица. Все, что он говорил ей, было сплошным враньем, но это теперь не имело никакого значения. Имело значение только то, что он все-таки добился желаемого. Она все-таки написала единственную фразу, ради которой он угробил столько времени и сил и которая — дай-то Бог! — будет для него судьбоносным козырем в этот смутный для правоохраны разгар перестройки.

Перевод в уезд, в область? Ну, это вряд ли, если смотреть на вещи реально; однако, новое звание не казалось чудом, а набор поощрений — тем более; и уж во всяком случае — громкое дело, выплывающее из участка исключительно благодаря его ловкой оперативной работе; престижное, да и само по себе интересное дело, о котором заговорят в центре, из-за которого он получит новые связи, станет известен и уважаем; в конце концов просто важное дело, явная веха его славной милицейской карьеры и славного милицейского будущего.

* * *

И опять был тоскливый бесконечный вечер. Опять она была наедине с собой перед зеркалом, и это помогло ей заснуть. Она проснулась под утро и сразу же повторила свой акт, достигнув, как накануне, одного за другим двух разных оргазмов. Она до рассвета сидела, мечтая, как покажет свое открытие Отцу, и загадывая, каков будет оргазм под Его благословенным, волнующим взглядом. Интересно, куда Он захочет смотреть — на нее или в зеркало? Она расскажет о своих новых ощущениях. Они обсудят эту тему. Может быть, пизда внесет новые краски в любовь… Может быть, ей удастся достичь оргазма под Его языком, губами, руками… Много таинственных наслаждений таилось впереди… только бы…

В начале восьмого она двинулась в путь. Ей не хотелось появляться в участке — вдруг Семенов придумает еще что-нибудь; она хотела дождаться, пока Отец не выйдет, чтобы идти с Ним вместе, поддерживая по дороге Его, ослабевшего от плохого питания. Она заняла позицию на боковой улице и стала, как часовой, ходить по ней взад и вперед вдоль палисадничка детского сада, выглядывая всякий раз из-за угла, откуда хорошо просматривалось здание участка. Она видела, как люди входили в участок; видела, как зашел участковый Семенов, и фантазировала, мысленно сопровождая его — сейчас, наверно, спрашивает у дежурного, как дела, расписывается в служебных журналах… а сейчас разбирается с каким-нибудь алкашом, доставленным за ночь… а сейчас отвечает на звонок районного начальства… а сейчас вызывает сержанта Петрова и говорит, что пора оформлять… и вот сейчас, вот-вот Он выйдет… исхудавший, небритый, в помятой одежде…

Ее сердце разрывалось от жалости к Нему, такому уже близкому. Она все дольше оставалась возле угла, почти непрерывно уже выглядывала из-за облупленного штакетника… но Его все не было. Уже было девять часов, а потом десять часов, и на нее уже начинали коситься прохожие, и она поняла, что все-таки придется идти, потому что Семенов наверняка придумал что-то еще и теперь ждет, когда она явится. Шумно выдохнув, она решилась и быстро, бесповоротно пересекла главную улицу. Снова пришлось ждать Семенова. Ждать, ждать, ждать… Трое суток слились для нее в сплошное ожидание, перемежаемое разве что зеркалом; привалившись к зеленой стене против двери участкового, она думала, что, наверно, только в кино сходят с ума от великих потрясений, а в жизни-то самый простой способ сойти с ума — это вот такое бесконечное тупое ожидание.

Семенов освободился, но не пустил ее в кабинет.

— Жди, — сказал.

И она ждала. Со вчерашнего дня это было привычно. Опять мимо ходили люди, носили бумаги, разговаривали непонятно о чем, кто-то смеялся, кто-то курил в конце коридора, все было серо, безлико, опять похоже на сон. Опять появился Семенов, велел зайти в кабинет. Она зашла. Он посадил ее у своего стола, туда же, где и вчера, и вышел. Его долго не было. Она ждала. Потом он вернулся.

— Что, — удивился, — ты еще здесь?..

— Когда? — тихо спросила она.