Испанский сон - [99]

— Теперь, Марина, пойми, что чем точнее ты будешь отвечать на мои вопросы, тем больше шансов у меня помочь твоему Отцу. Итак: мне нужно полное, просто подробнейшее описание того, что эти люди могли видеть между двумя занавесками.

Она уже решила, что Цель выше Завета, а потому начала рассказывать не о том, что было видно из-за занавесок, а о том, что было всегда, потому что иначе он бы не понял.

Она открывала ему Царство. Это было немыслимо трудно. Она никогда не готовилась к этому, не предполагала, что такая ситуация может возникнуть вообще. Привычное дело Завета, такое, как сочинение обманных записок в милиции, оказывалось пустяком, едва ли не развлечением в сравнении с тяжким трудом раскрытия души перед другим человеком. Ее измотал этот рассказ.

Потом они долго молчали. Она не думала ни о чем — просто отдыхала, полулежала в кресле, расслабившись, не чувствуя ничего, кроме потребности зеркала в теле. Он думал о превратностях судьбы, чьей-то звездной идее забросить его сюда в захолустье, может быть, только затем, чтобы дать ему возможность повстречать на своем пути это необыкновенное существо и рядом с ним познать новые глубинные пласты своей собственной личности.

— Значит, тем вечером все было как обычно? — спросил он после этого молчания, нарочито деловым тоном возвращая их к реальности слова и дела.

— Не совсем, — сказала она, моментально покоряясь ему, — я упоминала еще там, в вашем кабинете, что тем вечером Он не желал любви. Он что-то чувствовал, это из-за собаки.

— Но как это выражалось в конкретных действиях?

— Я думаю, — предположила она, — со стороны могло показаться, что я Его насилую. Какое-то время Ему удавалось противиться моим ласкам. Но очень недолго.

— Ты, наверно, потрясающая мастерица по этой части.

Она пожала плечами.

— Может быть. Для Него.

— Перечисляй опять все, что ты делала, — потребовал он. — Только другими словами.

— Какими другими?

— Хоть какими. Мне нужно представлять это в деталях.

У нее испортилось настроение. Она слишком много вложила в свой рассказ. Слова о сокровенном набили оскомину, всего лишь слова — жалкие, осточертевшие подобия невыразимого. Может быть, он сексуальный маньяк, подумалось ей. Она начала рассказывать некрасиво, вяло, как бы отбывая наказание. Если такова плата за его услуги, она должна это делать. Но разнообразить слова — на это сил у нее уже не было.

— Эй, — перебил он, — похоже, ты не поняла, зачем это.

Он склонился над журнальным столиком, приблизивши к ней свое лицо, и посмотрел ей в глаза очень серьезно.

— Послушай, Его не могли привезти сюда просто так, из-за мифического растления. Ваш Семенов выдвигает против Него что-то другое. Что было в руках у Семенова? Пачка измаранной бумаги, которую он называет свидетельскими показаниями. Там, среди этих показаний, есть что-то такое, чего мы не знаем. Вот я и пытаюсь понять, что. Ты, например, уверена, что ваши действия нельзя расценить как садизм? Может, вы там ремнями вязали друг друга? У вас в деревне есть видеосалон?

— В Починках есть, — сказала она хмуро. — Я понимаю, о чем вы. Ничего такого не было.

Он думал, все снова раскуривая трубочку.

— Может быть, это как-то связано с моим объяснением, — несмело предположила она. — Ведь у Семенова были не только показания этих людей, но и мое объяснение. Даже целых три варианта.

— Я не забыл. Доберемся и до объяснения.

— Наверно, дело в нем, — сказала она. — Все, что я делала в течение последней недели — начиная с дискотеки — оборачивалось против нас. Оказалось, что я очень глупа и неудачлива.

— Ты…

Ты уникальное созданье, захотелось сказать ему и встать перед ней на колени, поцеловать ее сильные руки, грубоватые от деревенской работы, ее длинные пальцы, достойные драгоценных перстней, и, может быть, в благодарность за бескорыстное движение своей души удостоиться слабой ответной ласки, тусклой тени мистического, непостижимо глубокого, существовавшего между ней и ее Отцом… Как жаль, что это нельзя, подумал он уныло; это только испугало бы ее… и несвоевременно, не до него ей сейчас… а когда он спасет Его — если спасет! — будет тем более не до него…

— Хорошо, — сказал он, подавив минутный порыв, — ты могла бы прямо сейчас, письменно, на листе бумаги, в точности воспроизвести все три варианта своего объяснения?

— Конечно, — улыбнулась она. — Они же совсем короткие… и потом, я обдумывала каждое слово.

Он дал ей бумагу.

— Пиши.

Она писала, радуясь простоте задания. Он сделал себе еще кофе, пыхтел трубочкой и думал о деле.

— Вот.

Он прочитал. Вначале бегло. Потом внимательней. Потом еще внимательней. Потом до него дошло.

— Припомни фразы, в которых Семенов критиковал второй вариант объяснения.

Она посмотрела на текст.

— «По-твоему получается, что такой факт происходил всего один раз. — Так он сказал. — Выходит, что из-за того, что в -21-м году ты осталась без матери, в -9-м году совершился этот единственный факт».

На что я возразила:

«Я не написала, что единственный».

Он не принял такое возражение.

«Что же, — спросила я резким тоном, — мне количество этих раз указать, так?»

«Ясно, что количество ты не считала, — спокойно сказал он. — Напиши, в каком году случился первый».