Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга - [71]

— А у тебя есть?

— У меня есть.

— Откуда? Где ты их взял?

— У Даши Трубич.

— А это кто?

— Девушка, через которую Юнчик вел дела.

— Погоди, ты что с ней был заодно?

— Да. Мы вместе это дело готовили. У нас целое досье — с фотографиями, даже видеосъемкой. А потом она исчезла. Кстати, не ваша работа? Чем она вам помешала?

Зализанный зло прищурился:

— Слушай, преподаватель, здесь вопросы задаю я. То есть я так понимаю, досье на девок теперь у тебя.

— Ну… С ним можно начать работать хоть завтра. А этот бизнес Юнчика в институте все равно скоро прикроют.

— Ты что ли?

— Да нет. Просто все больше людей о нем знает. Слухи разные по институту уже ходят. Долго это не протянется. Спалится Юнчик, и очень скоро. И вас сдаст, он молчать не будет.

Судя по всему, слова Ледникова произвели на зализанного впечатление. Он переглянулся с мужиками сидевшими у стены.

— А вот с досье и девками можно работать долго и всерьез, — напирал Ледников.

— А где оно, кстати, это твое досье? Хотелось бы взглянуть. А вдруг ты заливаешь все?

— Ну, укол вам тут не поможет, — предупредил зализанного Ледников, уже ставший терять надежду на скорое появление Прядко.

— Закопал что ли, где-то?

— Зачем, я же не колхозник. Оно в банке, в моей персональной сейфовской ячейке. Без меня к нему не допустят.

— Предусмотрительный.

— А как же.

И вот тут-то за дверью раздался какой-то шум, голоса. Зализанный дернулся, повернулся в Трофиму. Тот встал, потянул из кармана ствол. Подошел к двери, прислушался. Потом доложил:

— Кажется, таджики, что-то там по-своему тарахтят. Вроде дворники… Какой-то мужик орет, что надо дверь ломать… Что-то им тут надо… За ломом пошли… Теперь тихо.

— Тогда уходим, — приказал зализанный.

— А этот?

— С нами пойдет. Не договорили еще. Ну, вставай, преподаватель! Только не дергайся.

Ледников поднялся, выгнул затекшую спину. Интересно, там действительно дворники или Прядко со своими?

За дверью никого не было. По выщербленным ступенькам поднимались один за другим, гуськом. Распахнув дверь на улицу, Трофим, чуть помедлив, шагнул вперед. Ледников поднимался четвертым, зализанный шел последним.

Двор был пустынен. Громадный черный джип стоял в стороне. Щебетали птицы в ветвях деревьев, все вокруг было как-то неестественно тихо и благополучно.

Сесть в джип не успели. С козырька подъезда прямо на них свалилось несколько омоновцев в масках с автоматами в руках. Трофима сразу сбили с ног, отшвырнув в сторону выпавший из рук ствол. Зализанному, стоявшему рядом, Ледников с удовольствием врезал скованными руками по морде, а потом сам всей тяжестью рухнул на него, чтобы шальная пуля не задела. Похоже, правда, стрельбы не намечалось, но осторожность не помешает.

Публика оказалась понятливая — геройствовать не стали, мигом вскинули руки и послушно улеглись на асфальт под свирепые крики омоновцев. Зализанный под Ледниковым лежал тихо, как мышь. Видимо, соображал, что к чему.

Кто-то похлопал Ледникова по плечу, и он услышал хорошо знакомый, долгожданный голос Прядко:

— Все, Валь, вставай. Ну, вроде вовремя успели.

Ледников тяжело поднялся.

— Наручники сними… Слушай, этот, — Ледников кивнул на зализанного, — меня все уколом пугал. Может, на нем попробуем, а? Вкатим дяденьке укол в попку и послушаем, что он запоет. На предмет онанизма. Почему-то этот вопрос его очень волнует.

— Этого еще мне только не хватало! — брезгливо сморщился Прядко. — Про Дашу разговора не было?

— Не успели, рано ты подъехал.

— Ну, извини.

Глава 12 «Грязные трюки»

Марина впустила в кабинет высокого старика со слезящимися глазами, старавшегося держаться молодцом. Но не скрыть ему уже было шаркающей походки и конвульсивных движений рук и головы. В руках старикан держал допотопный пластмассовый кейс чуть ли не советских времен, когда они были еще большой редкостью.

— Илья Борисович, к вам Павел Лукич Верхоянцев, — сухо сказала Марина и закрыла за собой дверь.

Господи, сколько таких стариков повидал он с тех пор, как занялся антиквариатом. Жалкие, отжившие свое, они все еще суетились, пыжились, тешили себя мыслями, что их семейные ценности стоят огромных денег…

Нагорный радостно всплеснул руками.

— Прошу, садитесь, Павел Лукич! Мне уже рассказали, по какому вы делу. Горю нетерпением увидеть портрет.

Верхоянцев, устроившись в кресле, непослушными пальцами раскрыл кейс, который давно пора было выкинуть на помойку, и достал сначала папку с документами, а потом и картину, для сохранности, видимо, засунутую в несколько полиэтиленовых пакетов. Разумеется, немедленно принялся по-стариковски подробно рассказывать, откуда он у него.

— Понимаете, портрет мне достался от отца. А ему его еще во время войны подарил сосед по коммунальной квартире — он до революции был богатым человеком, коллекционировал живопись. После смерти отца я сделал необходимые экспертизы, вот они. Знаете, я никогда не думал его продавать, хранил, чтобы передать внукам, но тут возникли обстоятельства… Моя дочь Соня, она занимается изготовлением оригинальных кукол, каждая из которых — авторский экземпляр. Занятие, знаете, сложное и не очень прибыльное.

Дочь залезла в долги, а потом вдруг сгорела студия, где она работала. Она после этого впала в тяжелую депрессию. У нее и так-то жизнь не очень задалась, нет семьи, детей, а тут… Чтобы помочь дочери, я готов на все. Но единственное, что я могу сделать — продать портрет, чтобы на вырученные деньги Соня смогла разом и расплатиться с долгами, и арендовать приличную студию. Сам я в этом не очень-то разбираюсь, я всю жизнь в оборонке проработал, но мне сказали, что за портрет можно получить пятьсот тысяч долларов…