Испанские братья. Часть 3 - [40]

Он нервно отвращался от каждого встречного прохожего, которые, как ему казалось, видели смерть его брата. Наконец он достиг ворот Сан-Исидро. Они не были заперты и поддались нажиму его руки. Хуан ступил на монастырский двор. Три года назад на этом месте братья прощались. Это было в тот день, когда Карлос признался ему в своей новой вере. Но и сейчас на воспалённых глазах Хуана не появилось ни слезинки. Он вспомнил о книжке, которую дал ему брат-послушник, и нетерпеливо начал её перелистывать. Она была почти заполнена, но не рукой любимого брата. Горько разочарованный, он опять положил её в карман. Он вдруг почувствовал, что силы покидают его и лёг на траву. Отменная сила и здоровье уберегли его от обморока, но он был близок к этому. Его затуманенное сознание не воспринимало окружающего, монотонное жужжание в ушах, казалось, усыпляло его.

Вдруг он почувствовал, что кто-то подносит воду к его губам и дрожащей рукой неумело пытается расстегнуть ворот его камзола. Он взял несколько глотков воды, и, превозмогая слабость, огляделся. Дряхлый старик в белой тунике и коричневом плаще с состраданием склонился над ним. Хуан встал на ноги, поблагодарил старика и направился к выходу.

— Нет, сын мой, — удержал его старик, — Сан-Исидро переменился, да, сильно переменился! Но никогда ещё больные или страждущие не уходили отсюда без помощи, и сейчас я этого тоже не допущу. Я прошу Вас пройти в дом и отдохнуть.

Хуан был достаточно разумен, чтобы не отказаться от того, в чём сейчас очень нуждался. Бедный старец, фра Бернардо, проводил его во внутренние помещения монастыря. Вероятно, по недосмотру карающих сил инквизиции его оставили в монастыре, и таким образом исполнилось его сокровенное желание умереть и быть похороненным в стенах, где он провёл всю свою жизнь — от юных лет и до глубокой старости. Но печальной была для него мысль, что буря пощадила старый высохший ствол, тогда как ею безжалостно сломаны молодые стройные и прекрасные кедры, коими гордился лес.

Те немногие перепуганные и оробевшие монахи, которые смогли остаться в монастыре, приняли Хуана очень ласково. Ему принесли хлеба и вина. Хуан не смог заставить себя есть, но вино выпил с благодарностью. И они настояли на том, чтобы он попытался отдохнуть, и заверили его, что как только прибудет его слуга с лошадьми, они позаботятся о них — до тех пор, пока он не будет в состоянии продолжить путь.

Его путешествие не терпело отлагательства, это он хорошо знал. Чтобы его молодая жена не осталась вдовой, а сын — сиротой, он должен был перебороть свои эмоции и сохранить физические силы, чтобы как можно скорее добраться до Нуеры, потом обратно в Севилью, и на борту первого же попавшего корабля покинуть пределы родины — хватит ли ему для всего этого данного инквизитором срока? Разумеется, дорога была каждая минута.

— Я отдохну здесь с час, — сказал он. — Но я прошу вас, святые отцы, проявите доброту ко мне — здесь есть кто-нибудь, кто был свидетелем вчерашних событий?

Подошёл молодой монах. Хуан увёл его в предназначенную ему для отдыха келью и повернувшись к окну поставил свой вопрос.

— Он умер быстро, тихо и спокойно, — последовал лаконичный ответ.

По сильному телу Хуана пробежала видимая дрожь. Он долго молчал.

— Расскажите о других. Не называйте больше его имени.

— Не меньше восьми женщин умерли мученической смертью, — одной из них была сеньора Мария Гомес, вероятно, Ваше благородие знают её историю. Вместе с ней — три её дочери и сестра. Когда прочитали их приговор, они обнялись и говорили друг другу слова утешения, слова Господа об обители, приготовленной Им для них. Ещё там были два англичанина и один француз. Все они проявили большое мужество. Наконец подошёл черёд Хулио Эрнандеса.

— Расскажите мне о нём.

— Он умер, как и жил. Утром, когда его вывели во двор Трианы, он крикнул своим спутникам: «Смелей друзья, теперь мы должны показать себя достойными воинами Христа! Дадим перед людьми верное свидетельство истины, и через немногие часы получим от Его ангелов венцы, и будем вместе со Христом торжествовать победу!» И хотя ему запретили говорить, он весь день ободряющими жестами и мимикой продолжал поддерживать друзей. На кемадеро он опустился на колени и поцеловал камень, на котором был укреплён столб. В конце, когда он поднял для молитвы руки, один из сопровождающих, доктор Родригес, решил, что это знак того, что он хочет отречься, и велел алгвазилам ещё раз дать ему слово. Немногими убедительными словами он засвидетельствовал свою веру, и поскольку он хорошо знал доктора Родригеса, то и заявил ему, что он верит в то же самое, только боится в этом сознаться. Взбешенный служитель велел тотчас зажечь костёр, что и было сделано, но стражники из чувства верноподданнического гнева воткнули ему в грудь штыки, и он почти мгновенно отошёл к своему Господу.

— А… фра Константин?

— Его не было среди них, Бог отозвал его раньше. Сожгли всего лишь его прах. Хотели осквернить его память, и сказали, что он сам наложил на себя руки, но нам известно противоположное. Нам стало известно, что он умер на руках одного из наших дорогих братьев. Бедный молодой брат фра Фернандо закрыл ему глаза и из тёмного подземелья Трианы он прямиком вознесся в радость Господина своего.