Испанские братья. Часть 2 - [15]

— Да нет, — с нажимом возразил Карлос, — я имею теперь сокровище, которое дороже всего, чем я рискую, дороже моей жизни!

— Что? Ты утверждаешь, что во всей этой галиматье есть смысл? Ты и твои друзья владеете какой-то тайной?

Дон Мануэль произнёс эти слова уже более мягким тоном, с долей любопытства. Он был дитя своего времени, и если бы Карлос доверил ему, что еретики открыли философский камень, то он не нашёл бы в этом ничего невероятного, но только потребовал бы доказательств.

— Познание Бога во Христе, — начал с горячностью Карлос, — даёт моей душе мир…

— И это всё? — с проклятием перебил его дон Мануэль, — как я глуп, что хоть на мгновение мог подумать, что в твоих вывернутых мозгах есть хоть капля здравого смысла! Но поскольку речь идёт всего лишь о словах, терминах и мистических положениях, я имею честь, сеньор дон Карлос, пожелать Вам спокойной ночи! Я только советую Вам, если, конечно, Вам дорога Ваша жизнь, и если Вы предпочитаете стены моего дома каменным мешкам Трианы, удерживать свои безумствования в рамках и вести себя так, чтобы не навлекать на себя ещё больших подозрений! С этим условием мы предоставляем Вам защиту. Если это будет возможно, мы отправим Вас морем в другую страну, где свободно ходят по земле еретики, жулики и воры.

Завершив этим свою речь, он покинул холл. Его презрительные слова глубоко оскорбили Карлоса, но в конце- концов он понял, что это всё — часть возложенного на него креста (первое испытание, что выпало ему), и он должен нести его с терпением, во славу Господа.

В эту ночь он так и не смог уснуть. Следующий день был воскресный, обычно для него очень радостный день. Но обновлённая церковь Севильи уже никогда не сможет собраться в зале, бывшем свидетелем счастливого совместного пребывания. Следующая встреча состоится теперь уже в другом доме, доме вечном, нерукотворном.

Донна Изабелла де Баена и Лосада — в казематах Трианы. Фра Кассиодоро де Рено удалось спастись бегством. Фра Константине же был арестован одним из первых, но тем не менее, Карлос посетил кафедральный собор, в стенах которого уже никогда никто не услышит его голоса. В заполненных народом церковных приделах царила гнетущая тишина, как перед великой грозой.

И всё-таки измученное ужасом сердце Карлоса нашло здесь успокоение. Оно пришло к нему от знакомых слов латинского ритуального текста, который он хорошо знал ещё с времён детства и очень любил.

Позднее он признался перепуганным членам семей тех жертв, дома которых он рискнул посетить: «Моя душа была переполнена страхом, я ни о чём не мог думать, я не осмеливался молиться, разве только в отрывистых словах, похожих на крик боли. Первое, что придало мне силы были слова „Божьей славы“, исполненной детским хором в кафедральном Соборе. Подумайте только, друзья, Он не только преодолел смерть, но её жало, её остриё, Он для нас превозмог — для нас, и для тех, кого мы любим. И мы, и они сейчас пребываем в Нём, двери Царства Небесного открыты, Он сам их для нас открыл, и теперь ни человек, ни дьявол не способны их перед нами затворить».

Со многими, у которых не смерть, но участь куда более страшная отняла радость жизни, ему удалось подобным образом поговорить. Опасность для него самого от этого едва ли становилась больше, ибо чем меньше он отступал от своего обычного образа жизни, тем меньше могло возникнуть подозрений. Но если бы это и было не так, он не был способен на такие рассуждения; может быть, он чувствовал Царство Небесное очень близким, и он уже стольким рисковал во имя Христа, что был готов по Его зову совершить и что-то ещё большее.

Между тем его очень угнетал бойкот в доме дяди. Никто его не упрекал, никто не высмеивал, даже Гонсальво. Иногда он жаждал услышать упрёк или проклятие, только бы прервалось хоть на миг это тягостное молчание. Все взгляды были исполнены ненависти и презрения, все старательно избегали малейшего соприкосновения с ним. И он почти готов был считать себя тем, кем считали его другие — лишенным чести, опозоренным изгоем, вполне заслужившим участь отверженного. Опять и опять к нему возвращалась мысль о побеге — в гнетущей атмосфере всеобщего отчуждения он больше не мог дышать. Но бегство означало арест, а заточение наряду со всеми сопутствующими ему мерзостями несло с собой ещё и опасность возможности предать Хуана. Нет, лучше остаться под сомнительным покровительством дяди и его семьи, ибо хотя они сейчас ненавидели и презирали его, они всё-таки обещали, если возможно, спасти его, и на столько он им верил.

Глава XXIV. Луч надежды

Нелегко укротить непокорное сердце, если не приведут его к этому несчастья. Только беда утихомирит его и сделает терпеливым и твёрдым.

(Геманс)

Скоро после этого состоялись крестины маленького сына донны Инесс со всеми сопутствующими церемониями и празднествами. После совершения святого обряда семья вместе с самыми близкими друзьями собрались в патио виллы дона Гарсиа на праздничный завтрак, состоявший из вина, фруктов и сладостей. Карлосу против воли пришлось принять в нём участие, чтобы избежать лишних замечаний и вопросов.