Испания - [28]

У кромки воды песок стал таким раскалённым, что на него можно было поставить турку с кофе — закипит мгновенно. Я поскорее вошла в тёплую чистую воду. У самого берега она была как папины глаза — болотного оттенка. Мама называет такой цвет бутылочным. Потом вода стала жёлто-голубой. А совсем далеко — синей, как…

Я не успела додумать. Нырнула с головой. И погрузилась в зыбкую солёную тишину. Мысли остановили бег. Прохлада охватила меня и понесла всё дальше от берега… Хорошо… Как хорошо просто покачиваться на волнах и ни о чём не думать…

Я долго не могла наплаваться, насладиться радостью моря. А когда вылезла, дрожа от восторга, на берег, то уселась прямо на мокрый песок. Собрала его в горсти, уложила на колени, и он принялся стекать обратно тяжёлыми тёмными каплями…

— Твой рюкзак, Мария, — негромко сказал Любомир за моей спиной.

Он тоже успел выкупаться, но зачем-то надел поверх плавок шорты, и они намокли. Я с благодарностью улыбнулась ему. Какая беспечность — оставить вещи на городском пляже Барселоны. Любой гид предупреждает: тут полно карманников. Какая беспечность… И какое счастье — оставить не только рюкзак, но и все тяжёлые мысли о Марине. Вылезаешь, просолившийся радостью и облепленный песком, на берег и можешь забрать только рюкзак. А тягучие мучительные мысли пусть остаются на песке. Пусть их смоют вечерние волны! А я как-нибудь да справлюсь с диалогом для Исабель.

— Есть хочу! — весело сказала я Любомиру. — Пойдём искать чуррос?

— А что это? — спросил он, и я с удовольствием объяснила про жаренные в масле пончики в форме подковки, которые макают в шоколад или кофе. Он слушал внимательно, серьёзно, не перебивал. В конце концов я замотала головой и засмеялась:

— Всё! Не буду рассказывать, пока мы их не найдём! Давай поговорим про что-то другое. Где твой брат?

— Ныряет с пирса, — показал Любомир, загородившись ладонью от солнца, как козырьком.

Я замерла, заворожённая зрелищем. Богдан прыгал и прыгал с пирса, мгновенно вылезал и снова прыгал, как заводной морской львёнок. Сколько же энергии в этом молчуне!

Тем временем мы подошли к прибрежному кафе в стиле большого бунгало. Афроамериканец с дредами протирал стойку тряпкой.

— ¿Hola, hay churros? — смело спросила я.

Он покачал головой. Обескураженная, я повернулась к Любомиру.

— Странно. В путеводителе написано, что они продаются везде.

— Где написано? — не понял Любомир.

Я махнула рукой и снова развернулась к стойке. Афроамериканца сменила загорелая блондинка в топике, который напоминал наряды пещерных людей: тёмная замша, лямка через плечо. Её волосы тоже были заплетены в дреды, только короче.

— Может, купим мороженого? — предложил Любомир.

Я заметила, что он всё лучше и лучше говорит по-русски. Наверное, потому что общается со мной — носителем языка. Интересно, мой испанский тоже день за днём улучшается, раз я постоянно общаюсь с испанцами?

— Хорошая идея, — кивнула я. — Только как понять, какое у них есть?

— Давай спросим.

— Подожди, — я взяла его за локоть и покосилась на блондинку, — я не знаю, нужно ли оставлять чаевые, если покупаешь мороженое в баре, а не в магазине.

— Что? Ты хочешь чай?

— Нет! Чаевые! Когда дают немного денег официанту.

— А, tips.

— Говори по-русски! — толкнула я его.

Барменша не сводила с нас насмешливого взгляда.

— У неё такой вид, как будто она очень ждёт чаевых, — проговорила я.

— У меня нормальный вид, детка, я так всегда смотрю на русских туристов! — ответила мне блондинка по-русски совсем без акцента.

Я замерла с открытым ртом.

— Что, привыкла обсуждать других? Думаешь, тебя не понимают? — усмехнулась барменша. — Отвыкай!

Любомир непонимающе переводил взгляд с меня на неё.

— Простите, — вырвалось у меня, и я бросилась бежать, не замечая, как песок жжёт мои пятки.

— Мне не нужны твои дурацкие чаевые! — крикнула она мне вслед.

Как стыдно, боже мой, как стыдно!

Я домчалась до того места, с которого нырял Богдан. Забежала сбоку и приземлилась на покрытые зелёной тиной валуны, подпиравшие пирс. Камень оказался холодный и скользкий, и я съехала по нему, больно ударившись копчиком. Всё равно, мне было всё равно. Я уткнулась лицом в колени, закрыла голову руками. Но в ушах всё равно звенел издевательский смех…

«Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно», — вспомнила бы бабушка строчки из Лермонтова.

Но её рядом не было. Никого вообще рядом не было, кто мог бы меня утешить, защитить от позора. Только эти холодные валуны, облепленные тиной и грязью.

Послышался шумный вздох, рядом со мной кто-то тяжело опустился на землю. Тюлень? Я приоткрыла глаза. Да, почти угадала. Богдан. Обмякший от бесконечных прыжков, он разлёгся, как кот, уместившись на песке у подножия валунов, и прикрыл глаза. Его ещё тут не хватало! Сейчас и Любомир подойдёт! А видеть его после этой позорной истории было для меня всё равно что снова хватать утюг, о который только что обожглась.

Впрочем, вот и он, лёгок на помине. Подошёл, молча протянул мороженое. Мне — так называемый сэндвич, брусок пломбира, зажатый между двумя печеньями. Брату — фруктовый лёд.

— Спасибо, — выдавила я.

Любомир кивнул, молча опустился рядом со мной и, обгрызая шоколад на своём мороженом, достал телефон и стал в нём что-то набирать. Я принялась за свой сэндвич. Противная барменша, весь аппетит отбила.