Искусство жить (с)нами - [35]

Наконец-то! Открыв глаза, Я увидел, как в комнату входит Светлый. Отряхивая снег с головы, он шмыгнул красным от мороза носом и уселся на раскладушку.

— Утро доброе. Как спалось?

— Хреново. Почему так тихо? Куда все свалили? — ответил Я, натягивая подштанники.

— Во дворе все, готовятся. Зарядку делают, сил напасаются.

— А меня, почему не разбудили?

— А зачем? Тебе это не надо.

— А что мне надо?

— Тебе, мой друг, надо крепко поспать и вкусно поесть. С первым ты справился, а со вторым… — он помедлил, как будто вспомнил что-то важное. — Давай-ка дотягивай свои панталоны и дуй на кухню. Там тебя Лада кашей накормит и компанию к чаю составит.

Светлый достал из-под кровати свою сумку и куда-то вышел.

На кухне было тепло и пахло овсянкой. Утренние лучи яркого солнца пробивались через то самое окно и сияющей пылью растекались по обеденному столу. У окна сидела Лада и взахлёб читала какую-то книгу. Книга была совсем новая, в твёрдом блестящем переплёте, с белоснежными страницами, что очень выделялось на фоне старого деревянного дома, в котором на полках стаяли в основном книги не моложе времён революции. Заметив меня, Лада немного растерялась. Она резко захлопнула книжку и прижала её к груди.

— Привет… Лада.

Её чистое смущение вызвало у меня неподдельный внутренний восторг. Наверное, Я конченый извращенец, но меня даже немного возбудило то, как смущается эта тринадцатилетняя девочка. Хотя, думаю, Я бы возбудился больше, если бы ей было двадцать. Эта мысль была мне оправданием. Желая растянуть удовольствие от смущения Лады, Я любопытным взглядом, полным наигранного подозрения, старался сверлить её глаза, как можно глубже.

— Что читаешь? — спросил Я, присаживаясь прямо напротив неё.

— Ни… ничего. Тебе какое дело? — Лада отвела взгляд в сторону, и Я увидел, как наливаются краской её ушки.

Ребёнок! Ей богу, ребёнок! Наполненная страхом, смущением и агрессией.

— Ты лучше поешь. Зря готовила чтоль?

Лада встала и положила книгу на самую верхнюю полку над кухонной плитой. Маленький рост не позволил ей сделать, это так, как полагается, поэтому книга наполовину свисала над полом. Лада наложила мне овсяной каши, а себе налила горячего чёрного чая с сахаром и лимоном. Сев со мной за стол, она, как ни в чём не бывало, завела разговор о погоде, о зиме, потом о перелётных птицах, о тех местах, куда они улетают, о тех людях, которые живут в тех местах и каким-то образом мы дошли до истории древней Греции. Лада рассказала мне о греческом панкратионе и о том, как он повлиял на французский сават. Для меня всё это были абсолютно новые слова. Говорила Лада мне всё, не как восьмиклассница, которая поначитавшись модных пабликов с высушенными мыслями великих людей, утрированно стараясь показать свой не по годам развитый ум. Она вела разговор спокойно, естественно, говоря только в тот момент, когда это было нужно. Было видно, что тема диалога ей и в правду очень нравиться, и у неё нет другой цели, как только получить удовольствие от общения.

Я кушал кашу и слушал Ладу. Передо мной сидела взрослая, мудрая женщина, перечитавшая за свою долгую жизнь множество книг, и по какой-то нелепой случайности застрявшая в теле девочки тринадцати лет. Разве так возможно?

— Тебе видно очень нравится Греция? — спросил Я, доедая кашу.

— Не сказать чтобы очень, да и не сказать, что Греция. Просто в своё время, греки очень умело находили золотую середину. Развивая великую культуру, они не забывали о своём первородном естестве. Знаешь, ведь если человек будет увлечён только развитием культуры, забывая о том, кто он есть изначально, он просто станет педантом и всё. Он не достигнет совершенства! Так же, как и если человек сольётся лишь со своим естеством, позабыв о культуре, он просто станет животным, а у животного свои идеалы, у человека свои. Идеал, как и истина, лежит где-то на золотой середине.

— Ты ищешь дно?

— Дно? А дно ли? Я скажу, что хотела бы плавать, где то в толщи.

— Так ведь и у толщи есть своё дно.

— Тогда Я буду плавать в толще толщ, — Лада улыбнулась, и мы какое-то время сидели молча, размышляя над словами друг друга.

— Тебе каши подложить? — спросила Лада, взглядом указывая на мою тарелку.

— Ты сиди, Я сам наложу.

Лада одобрительно кивнула. Я взял тарелку и двинулся к плите.

Не знаю, верите ли вы в судьбу или проделки каких-то неведомых сил, но вот после таких частых случайностей какое-то время Я в них верю.

Подойдя к плите, Я как будто почувствовал неуловимое касание жизни к моим рукам, к моей голове, к моим мыслям. Как будто что-то заставило вертеться мир в ту сторону, в которую Мне надо. Мимолётное чувство власти над всем сущем рождалось у меня в душе, не принося с собой тщеславия и гордыни. Очень редкое, но запоминающееся чувство. Помню его ещё со школы.

Когда Я был в пятом классе, всех учеников школы собрали в актовом зале по случаю большой директорской лотереи. Один из кандидатов в мэры нашего города пожертвовал в нашу школу кругленькую сумму. Учительский комитет на часть денег накупил подарков и устроил большую лотерею, где главным призом был пятискоростной спортивный велосипед. Помню тот момент, когда директор засовывает свою ладонь в мешок с именами учеников. Мир как будто замер на мгновение. Что-то коснулось меня изнутри и Я не волновался, Я не молил, Я просто знал, что сейчас он вытащит моё имя, и заслуга в этом моя и ещё кого-то, того кто меня коснулся. Так и было. Я выиграл велосипед и долгие годы был самым круты пацаном на районе, с пятискоростным спортивным скакуном.