Искусство жить (с)нами - [36]

И в этот момент всё было точно так же. Накладывая половником кашу, Я почувствовал, что что-то потянуло меня изнутри. Судьба иль нет, но в тот же момент в кухню вошёл Артур, сильно распахнув дверь. Дверь ударилась о стенку, полка над плитою затряслась и сверху мне в руки упала та самая книга, которую читала Лада, сидя у окна. Держа в одной руке половник, в другой книгу Я не сразу сообразил что случилось. Только нутром Я почувствовал испуганный взгляд Лады, который метался между мной, книгой и Артуром. Я посмотрел на книгу, на ней было написано «Фантазии женщины средних лет». Потом посмотрел на Ладу, у неё на лице была надпись: «Не говори про книгу!».

Артур кивнул в знак приветствия и сказал:

— Ребят, вы это, за шум извините, но начинать уже пора. Я вас в общей комнате жду, — выйдя из кухни, он аккуратно прикрыл за собой дверь.

Повисло неловкое молчание. Я ещё раз взглянул на книгу, (с каждым взглядом на обложку лицо Лады краснело всё больше и больше) и положил её на место, на верхнюю полку над плитой, аккуратно задвинув книгу к самой стенке. Мои шаги по кухне до своего места скрасили тишину. Я слышал про эту книгу, многие мне советовали её прочесть, да вот что-то у самого руки до этого дела не доходили. Рассказывали, что это суровый эротический роман, чуть ли не самый откровенный и жестокий за всю историю откровенных романов. Что такого страшного в эротическом романе? Для девятнадцатилетнего парня может и ничего, а для девочки тринадцати лет?

Я посмотрел на Ладу. Её лицо застыло, как восковое, и лишь только нижняя пухлая губка немного подрагивала от волнения. Щёки горели алым цветом, а большие голубые глаза в любую секунду были готовы пропустить две тонкие прозрачные струйки.

Передо мной опять сидела маленькая девочка, со своим детским интересом ко всему, что не известно и уж тем более запретно. Глупо было полагать, что даже при самой развитой сообразительности и богатой эрудиции человек способен перепрыгнуть пропасть длиною в десять лет. Вполне естественно, что Лада, как и все её ровесницы, в городе, в деревне, в лесу, интересуется тем, что по какой-то глупости считается постыдным. Просто в отличие от тех её ровесниц, которые, к сожалению, пошли путём «пока мыслитель мыслит, деятель делает», Ладе хватило воспитания и ума, найти ту самую золотую середину между естеством и культурой, к которой она так сильно стремилась.

Могу поклясться своим здоровьем, если бы Я ещё минуту помолчал, Лада бы разрыдалась, как пятилетний ребёнок, и со словами «Дядя Миру, Я так больше не буду!» кинулась бы мне на шею. Это было бы не хорошо.

— Хорошая книга, мне очень понравилась, — с серьёзным видом, возможно немного предвзято, Я начал нахваливать Анатолия Тосс.

— Д-да… хороший писатель.

Лада продолжала пялиться на меня, не понимая в чём дело. Думаю, она ожидала чего угодно, упрёков, насмешек, даже угроз, но никак не этого.

— У меня есть дома одна книга, называется «120 дней Садомы». Мне её подарили когда-то, но сам Я её ещё не читал. Говорят, что в этом плане очень интересная, если хочешь, тебе привезу почитать. Хочешь? — я улыбнулся, по-доброму, без сарказма.

Как будто поддавшись волне эмоций, лицо Лады снова обрело жизнь, и она улыбнулась в ответ.

— Хочу!

Может и стоило притвориться, что Я не знаю, что это за книга или просто промолчать и пойти в общую комнату. Но Я нутром чувствовал, что Лада знает, что мне известен этот роман, и промолчать в такой ситуации, возможно, было бы сравни убийству той самой растущей женщины внутри маленькой девочки.

* * *

В общей комнате, что была в центре дома и не имела окон, собралась вся наша группа. Двери закрыты, очень душно, нечем дышать. К моему приходу в комнате уже выставилась некая система. В центре ковра стоит большая медная чаша, размером с тазик. По краям чаши-тазика идёт какой-то рисунок в виде народных узоров, переплетений, то ли листьев, то ли перьев с большими кругами-глазами. Вид у неё весьма потёртый и избитый, возможно, даже специально для придания пущего эффекта, потому что ощущения, что вещь на самом деле старинная как такового нет. Чаша наполнена водой, а в центре, на водяной глади, как будто прибитая ко дну, плавает другая, маленькая чашечка размером с блюдце, сделанная вроде из дерева. В деревянной чашечке находится благовоние, активно тлеющее, и наполняющее комнату ароматом сандала, что ещё пуще сковывает дыхание.

На два шага от медной чаши располагается первый круг присутствующих. В этом кругу всего восемь человек, в их числе Артур, Ярик и Карлос, с остальными знаком Я не был. Светлого в первом кругу не было, его Я нашёл во втором кругу сидящих. Второй круг людей находился сразу за первым, в него входили все остальные ребята из группы. Многие сидели с этническими музыкальными инструментами. Джембе, бубны, различные барабаны, варганы, поющие чаши и диджериду, всё это было в комнате. Светлый сидел у северного входа и активно махал мне флейтой, Я хотел было пойти к нему, но Артур дёрнул меня за штанину.

— Миру, вон туда садись, — Артур указал мне место сзади Карлоса, что сидел в противоположном от Светлого углу.