Искусство терять - [78]

— А может, я и правду сказала — может, я только тебя и ждала.

Улизнувшая от парня с обесцвеченными волосами Кларисса извиняется, что так прилипла к Хамиду. Он не понимает, смущена она или шутит: она употребляет слова «ужас», «жуть» и даже «до смерти», выпаливая их быстро-быстро и не переставая улыбаться. Девушка много говорит, словно хочет как можно скорее создать между ними близость, оправдывавшую ее первый порыв. Она рассказывает, что ее затащила сюда Вероника, соседка по квартире, та-то встречается здесь со своим дружком, а вот она жалеет, что пришла. Она терпеть не может студентов Школы изящных искусств, которые смотрят на нее свысока. Сама она уже два года учится на курсах искусств и ремесел, близ Фий-дю-Кальвер.

— Им до безумия противно, что слово «искусство» есть в названии обеих наших школ. Хотят мне доказать, что только они этого заслуживают. Ну и ладно, пусть говорят что хотят, я в долгу не останусь…

И потом она произносит фразу, озадачившую Хамида, — но говорят, что любопытство и есть первая стадия любви?

— А мне все равно, что я просто хорошая девушка, — говорит она.

Кларисса занимается ткачеством, шитьем, рисованием, раскрашиванием, лепкой, готовкой. Ее руки делают с этим миром все, что она хочет, какой бы материал ей ни дали. У нее нет других претензий, и это уже очень много.

После хэппенинга — в котором, как они, смеясь, признаются друг другу, оба ничего не поняли, — они решают покинуть склад. Тряский автобус везет их в центр Парижа. Она живет в районе Бастилии — повторяет это несколько раз, как будто вдруг испугалась, как бы он не увез ее далеко от дома, или сама боится забыть. Однако, выйдя у Лионского вокзала, вместо того чтобы направиться к ее квартире, они идут к Сене. В сумрачном, словно уже состарившемся свете фонарей они доходят до темной ленты реки и направляются вниз по течению, на запад. Они сами не замечают, как легко их руки ложатся на камни длинной стены: десять лет назад на ней чернели буквы:

ЗДЕСЬ ТОПЯТ АЛЖИРЦЕВ [65]

Она идет на несколько шагов впереди, помахивая сумкой, похожей на пляжную, в ней только две банкноты по десять франков и пачка сигарет, и сумка в ее руке извивается как рептилия. Он идет следом, засунув руки в карманы. Когда она останавливается, делая вид, будто увидела что-то интересное на берегу внизу, он подходит и утыкается головой в ее плечо (они почти одного роста). Обнять ее он не решается. Вдыхает запах ее шеи, волос, тепло ее кожи. Неподвижные до судорог, они смотрят, как крыса терзает упаковку из-под печенья на широкой мостовой.

— Ты меня поцелуешь? — спрашивает Кларисса, как предлагают сигарету.

И тогда он думает, что у них, наверно, разные понятия о том, что такое хорошая девушка.

В последние дни августа Жиль, Франсуа и он пакуют чемоданы в квартирке Стефана, уже глядя на нее с ностальгией, как на театр пьесы, которую им никогда больше не сыграть. «Лето в Париже». На перроне они взволнованно обнимаются. Жиль и Франсуа садятся в поезд, набитый туристами, покидающими столицу. Жиль едет работать официантом в отель в Гранвиле. Франсуа поступает в университет в Кане, на факультет биологии. Хамид остается. Он решил не отвозить свой багаж в Пон-Ферон. Он оставит его в квартире, которую Кларисса делит с Вероникой. Они почти не расставались после первого поцелуя на берегу Сены десять дней назад, и когда она предложила ему остаться у нее после лета, он сказал да, не раздумывая, наверно, просто размечтался, вообразил, что это возможно. Кларисса улыбнулась, тихо сказала: «Отлично» и заговорила о другом. Для нее все было так просто, что и он раз в жизни готов поверить, будто так и есть.

В фильме Арно Деплешена «Как я обсуждал… (свою сексуальную жизнь)» — который Наима будет регулярно пересматривать много позже со своей подругой Соль — у Жанны Балибар есть великолепная реплика с подтекстом: «Это легко для вас, кого жизнь щадила». Хамид испытывает нечто подобное, когда смотрит, как живет Кларисса. Его желание быть как она иногда окрашено обидой, но чаще он восхищается ею и старается ей подражать.

Когда Хамид сообщил по телефону родителям, что остается в Париже, сердце его так же бешено колотилось, как в тот раз, когда он впервые скрыл содержание письма из школы. Это решение, которое он принял, не посоветовавшись с ними, — лишнее разобщение семьи. Он, однако, знает, что должен принять его сейчас, что, если он вернется, если столкнется с веселым племенем своих братьев и сестер, которыми всегда занимался, у него может не хватить мужества (эгоизма?) оставить их снова.

— Что ты будешь делать? — спрашивает Кларисса.

— Работать, — отвечает он.

Она морщится. Это слово само по себе не представляет никакого интереса. Просто работать — это лишь механика для получения денег. Без увлечения. Без огонька.

НИКОГДА НЕ РАБОТАЙТЕ

гласило другое граффити на стенах столицы несколько лет назад. Это-то она читала, и оно ей нравится.

— Это не проблема, — уверяет Хамид. — Всю жизнь я был на это запрограммирован. И потом, я не собираюсь жить за твой счет…

Кларисса настаивает, пытается его убедить, что необходимости нет, что он может учиться. Она говорит о людях, томящихся на заводах, хотя знает об этом меньше него, о тех, для кого работа — бессрочное наказание. Смеясь, будто это непристойный стишок или грубое слово, которое ей нельзя произносить, она цитирует Маркса: надо подняться на штурм неба. Тогда-то, наверно, Хамид и влюбился по-настоящему, когда понял, что для Клариссы он имеет право быть большим — как все.