Искусство революции - [25]

Дети бедняков, представленные в стихотворении А. Н. Некрасова «Крестьянские дети», воспринимаются, как бы это странно ни звучало, просто счастливчиками по сравнению с барскими детьми (важный вывод — всякое рабское общество — в том числе и капитализм — в первую очередь порабощает и духовно убивает самих будущих поработителей и рабовладельцев, в том числе и финансово-денежных рабовладельцев — капиталистов. Чтобы стать успешным «бизнесменом», начать необходимо с главного и «малого» — напрочь убить в самом себе Человека!). Семья Затрапезных, описываемая в книге, была многодетной — восемь детей. Воспитывая их, матушка — Анна Павловна — руководствовалась уникальной «анти-педагогикой» (в классической литературе известной как «чёрная педагогика», см. гениальную Элис Миллер «Вначале было воспитание» и «Драма одарённого ребёнка»): Анна Павловна делила детей на любимых и постылых (это разделение продолжалось всю жизнь в очень существенных несправедливостях и закреплялось даже уже во взрослой жизни вчерашних маленьких «недетей»). И так как высшее счастье жизни полагалось в еде, то и преимущества любимых над постылыми проявлялось главным образом в ней же. Матушка, раздавая кушанье, выбирала для любимчика кусок побольше и посвежее, а для постылого — непременно какую-нибудь разогретую и выветрившуюся почти что падалицу. Иногда, оделив любимчиков, она угрожающе и провокационно говорила постылым: «А вы сами возьмите!». И тогда происходило жуткое и постыдное зрелище борьбы, которой предавались голодные постылые — постылые ей её родные дети!! А матушка — здесь точно надо писать анти-матушка! — следила за этой борьбой — прямо словно змея, а не человек, не женщина, не мать! Чувствуя её взгляд и понимая, что предоставленная свобода лишь жестоко-глумливая провокационная и издевательская игра кошки с её жертвой, «постылый» якобы «добровольно» выбирал себе кусочек похуже. Матушка говорила притворно-ласковым голосом, обращаясь к несчастному «постылому», у которого глаза были полны слёз:

— Что же ты не выбрал кусочек получше?

— Я, маменька, сыт-с! — отвечал постылый, стараясь быть развязным и нервно хихикая.

…Самое печальное зрелище в жизни — детские глаза, полные слёз, страха, боли и отчаяния. Но когда детей доводит до этого родная мать, то можно ли её называть вообще матерью, тем более родной? Анна Павловна была ею лишь биологически, а в сущности же — жандармом, рабовладельческой анти-матерью! Она не воспитывала детей, а творила расправу над ними, беззащитными перед ней, была именно последней карательной инстанцией, реагируя не столько на действия или чувства самих детей, сколько на жалобы гувернантки. Она являлась в детскую «гневная, неумолимая, с закушенной нижней губою, решительная на руку» — пишет С.-Щедрин (с. 29). В расправе она — как и другие био-родители — знала только одно потенциальное «ограничение»: как бы не забить совсем! И это — мать? Или хотя бы — человек? (ныне иные анти-матери в России идут дальше — выбрасывая своих — лишь биологически своих — детей — воистину уже свою собственность, а не своих детей — с балконов). Но самым страшным в воспитании детей были даже не физические наказания и побои, а разговоры и в целом общее отношение взрослых, которые совсем, буквально ни в чём не стеснялись присутствия детей. И если розги ожесточали детские сердца, то гнусные поступки и разговоры, свидетелями которых были дети, огрубляли, отупляли, омертвляли, обездушивали, развращали их, буквально убивали их живые, детские, человеческие души. Разговоры обычно вращались или около средств наживы и сопряжённых с нею разнообразнейших форм объегоривания, жестокого и бездушного, подлого обмана, или около половых пороков родных и соседей. Взрослые без стеснения выворачивали при детях интимную подкладку отношений! Детские разговоры в этих случаях вращались вокруг тех же тем — да и откуда при такой обстановке было взяться другим-то темам? И стоит ли потом удивляться развернувшейся во «взрослой жизни» (или даже смерти-умирании?) человеческой бездушности, забитости, жестокости, пошлости, тупости, бесчеловечности и т. д. и т. п.? Разумеется, в семейном воспитании присутствовал и религиозный момент, но он был сведён до простой и вполне пустой обрядности: «Колени подгибались, лбы стукались об пол, но сердца оставались немы» (с. 40). И далее: «Я знал очень много молитв, отчётливо произносил их в урочные часы, молился и стоя и на коленях, но не чувствовал себя ни умилённым, ни умиротворённым» (с. 80). В доме царило пренебрежительное и даже презрительное отношение к священникам (попам), которые находились целиком под властью богатых помещиков и управлялись и буквально помыкались ими. Церковь была крепостной, и попы тоже были теми же крепостными — их содержали лишь для обслуживания, сохранения и укрепления этого самого крепостного общества и крепостничества — для недопущения мятежа рабов. Режим и даже для детей в семье Затрапезных был воистину крепостным! Дети постоянно голодали: завтрака вообще не было, обед же представлял собой одну экономию в интересах «завтрашнего дня», ужин был повторением обеда. Детям запрещалось бегать, шуметь, резвиться — то есть, собственно, им запрещалось быть детьми, жить в детстве! Им не разрешалось общаться с крестьянскими детьми, они были оторваны от природы, не знали в доме никакой живности (кроме кота!), разве что в солёном или варёном виде (не о коте!). А главное — они не знали человеческой очеловечивающей душевно-духовной ласки ни материнской, ни отцовской, ни друг к другу, поскольку в детской среде царила обстановка доносительства, стравленности и затравленности, забитости, запуганности и подозрительности, зависти, боязни друг друга и особенно взрослых. Увы, дети пороки общественной системы впитывают очень быстро и «естественно» — и в качестве личной и общественной жизненной нормы. Потому-то Щедрин и утверждал, что нет жребия более тяжёлого, чем детский! Дети не знают жизни, не понимают всех тех экспериментов, которые над ними ставятся (сегодня — это эксперименты на живых детях, родителях, на их и наших душах — типа ЕГЭ и др.), легко подчиняются взрослым и подавляются, морально-духовно затаптываются ими, зачастую даже сами охотно идут навстречу своим злосчастиям, просто будучи ещё лишёнными возможности — в силу опыта и возраста — самой даже возможности ведать и понимать! Потому ведь и «не ведают, что творят», товарищ Учитель Иисус!! С.-Щедрин излагает в книге свою концепцию воспитания, главное в которой —